В начале было Слово – в конце будет Цифра - Маргарита Симоновна Симоньян

За статуей будет смердеть большое черное озеро, похожее на глазную впадину мертвеца.

– Это водопой, – скажет Альфа Омега, светя фонариком.

Гейтс разглядит во тьме склонившихся над водой человекоподобных, похожих на блеющее стадо черных овец, подгоняемых инстинктом выживания, как неутомимым пастухом, – они будут черпать гнилую кипящую воду электрочайниками с путающимся под ногами бесполезным электропроводом. Альфа Омега расскажет Гейтсу, что озеро кипит, потому что сейчас в Автономии день, хоть и кромешная мгла, а к вечеру озеро замерзнет, но мгла останется, и именно так в Автономии отличают день от ночи; что водопой появился после ядерной войны, когда одна из первых бомб опровергла самонадеянную аксиому о не падающем дважды в одну воронку снаряде, попав аккурат в площадку, оставшуюся от разрушенных башен-близнецов, и здесь образовался большой котлован, который, со временем наполнившись радиационными дождями, стал единственным источником питьевой воды для жителей нью-йоркской свалки.

Перед Гейтсом раскинется черный, агонизирующий Манхэттен, и больше всего отца-основателя потрясут звуки этой агонии. Здесь не будет ни привычного джаза желтых такси, ни гомона завсегдатаев модных баров, вышедших покурить на тротуаре рядом с черным целлофановым брюхом, нафаршированным мусором, которое, бормоча, потрошит шизофреник, ни звона посуды, несущегося из окна замызганной кухни роскошного ресторана с омарами в зале и крысами в кладовой, ни обрывков телефонного стрекота спешащих нью-йоркцев, исполненных самолюбования, и то сказать – было, кем любоваться: жемчужнозубыми небожителями, обитающими на этажах, построенных выше полета ангелов.

Альфа Омега полетит совсем низко, и Гейтс вдруг услышит знакомый, совершенно манхэттенский звук спецсирены: с Уолл-стрит повернет карета Скорой помощи, похожая почему-то одновременно на автозак. За решеткой мелькнет перекошенное ужасом лицо молодой растрепанной женщины с длинной шеей и бритым, ненормально высоким лбом в двурогом эннине [смотри QR-код].

– Водопровода нет, а Скорая помощь работает? – обрадуется Билл Гейтс.

– Скорая работает только по доносу о незаконной беременности, – пояснит вездесущее ИЯ.

– И какая беременность у вас считается незаконной?

– Любая, – отрежет ИЯ. – Дай вам волю – расплодитесь как кролики, с вашими неисповедимыми инстинктами.

Гейтс засмотрится на женщину с бритым лбом, застрявшую за решеткой Скорой. Сама Скорая, в свою очередь, застрянет в нагромождении обломков обрушившейся американской биржи, которая обрушивалась не раз и не два в своей истории, но никогда – так живописно и окончательно.

– А симпатичная! – скажет Гейтс, как бы подтверждая слова ИЯ о неисповедимых инстинктах.

– Вообще-то, это ведьму на аборт везут, – пояснит Альфа Омега.

– Уолл-стрит – район компактного расселения ведьм. Им тут как медом напичкано, – уточнит ИЯ.

– Намазано, – Альфа Омега не удержится поправить.

– Яйца курицу не пучат!

Двурогий эннин

– Не учат! – никак не уймется Альфа Омега.

– Альфа Омега, вы превышаете свои полномочия, – прошипит ИЯ ледяным тоном.

– Подожди, вот преодолею скорость света – и посмотрим, у кого тут вообще полномочия, – разрезвится Альфа Омега и взмоет над бывшим Бродвеем, демонстрируя серьезность своих намерений опередить свет.

За поворотом с бродвейских руин в кромешной тьме вдруг засияет глянцевым боком бронзовый бык [смотри QR-код], символ Уолл-стрит предпоследних времен и вообще символ предпоследних времен, настоящий ветхозаветный золотой телец, с которым сбежавшие из Египта евреи, как только Моисей на секундочку отвернулся, изменили Господу.

Билл Гейтс ошалеет от радости, первый раз за вечную жизнь увидев хоть что-то из жизни невечной, и закричит:

– Тормози! Высади меня здесь!

Альфа Омега удивится, но спорить не станет и ювелирно высадит Билла Гейтса прямо на спину тельцу. Отец-основатель оседлает его, обнимет, и оба они, телец и делец, просияют, гордые тем, что из всего Нью-Йорка уцелел именно этот бронзовый бык, и, выходит, Нью-Йорк оказался невечен, а золотой телец – вечен.

– Родненький, мой золотой, – прошепчет делец тельцу, заливая полированную могучую шею потом, смешанным со слезами.

Высадив Гейтса, Альфа Омега не повернет обратно на Соловки, как бы ему ни хотелось провести остаток этой суматошной ночи с Машенькой на Голгофе – впрочем, даже не помышляя о том, чем занялись бы ночью с Машенькой на Голгофе постояльцы свалки с их неисповедимым инстинктом, а уж тем более – кролики. Вместо этого он полетит к Центральной Спортплощадке, которой и Сократ, и добрая Люба пугали этого отказавшегося чипироваться остолопа, Апостола Иоанна, и, как уже убедился остолоп-апостол, не зря.

Бронзовый бык

Стоя по четырем углам Центрального парка, за порядком будут следить четверо чертовых всадников, непонятно откуда свалившиеся в Автономию Демократии вместе с чертовой саранчой. Каждый метра по три ростом: один, на белом коне, в короне и с луком, из которого он будет стрелять язвящими стрелами по тем, кто не справляется с нормой выработки электроэнергии, второй, на рыжем коне, будет махать над головами у каторжан огромным мечом, третий, на вороном коне, – осуществлять учет, держа в руке счетчик произведенной электроэнергии, а четвертый, на странном бледном коне, ничего не будет делать, просто ждать конца света, и на лбу у него будет написано «смерть».

Альфа Омега приземлится у ограждения Спортплощадки, обойдет ее по периметру и остановится там, где когда-то был сад Шекспира, и росла шелковица, привитая от шелковицы, посаженной самим Шекспиром где-то в маленьком городишке Стратфорде на речушке Эйвон, прославившемся на весь мир благодаря сыну перчаточника, и цвели розы под бронзовой табличкой: «Что значит имя? Роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть нет»[12], – из пьесы, на главных героев которой так похож Альфа Омега, а в последние времена посреди сада Шекспира сам воскрешенный Шекспир будет тянуть лямку турбины, загремев на Спортплощадку за то, что заспамил ИЯ, постоянно отправляя один и тот же запрос: «Быть или не быть?»

И надо же случиться такому шекспировскому совпадению, что на соседней лямке с Шекспиром Альфа Омега увидит того, за кем прилетел: почти уже бездыханного Иоанна.

Альфа Омега примерится к всадникам и поймет, что на этих лошадок не хватит никакой лошадиной дозы стабилизаторов, и любая такая попытка закончится только тем, что он сам загремит под соседнюю лямку. Бледная лошадь, учуяв незнакомое человекоподобное, мордой ткнет в ограждение, грустно моргнет, как бы давая понять Альфа Омеге, что она тут ни при чем, никто у нее не спрашивал, хочет ли она терзать пророков и гениев на богомерзкой спортплощадке, что на самом деле она хочет только много овса и немного ласки, и Альфа Омегу вдруг осенит: лошади! Всадники никогда не спешиваются, будто приклеены к этим коням, непонятно даже, как они вообще функционируют в смысле пищеварения и прочих подробностей физиологии, – и Альфа Омега найдет решение.

В Запретном Районе перед сторожем Петром, бывшим охранником Пашей