В начале было Слово – в конце будет Цифра - Маргарита Симоновна Симоньян

– Господь мой, Христос, сыне Божий? Ты тут! – Иоанн сорвется с места и рванет к монитору.

– Его тут нет, Учитель, – громко зашепчет Прохор и успеет схватить Иоанна за руку, уже поняв, что выбор фильма был небезупречным. – Это кино. Как тебе объяснить? Это сказка.

– Я так и думал… Его нет на земле. Сатана не дает вернуть Его нам, – Учитель снова задумается, но на этот раз, не уйдя в себя, а как бы завершив приятие нового мира.

Иоанн выпрямится, возьмет свою лыжную палку, тюкнет ею люк, ведущий из бункера.

– Собирайся, Прохор. Мы отправляемся в путешествие.

– Путешествие? А на чем мы поедем? – ласково, как умалишенного, постарается успокоить Учителя Прохор. – Да и зачем нам с тобой путешествовать? Когда смотришь телик, считай, что уже попутешествовал.

– Как я понял, люди научились летать? – спросит Иоанн.

– У некоторых есть протезы. Но нам они не по чину, Учитель.

– А это… То, что похитили разбойники со спортплощадки. Оно умеет летать? – спросит Иоанн, тыча палкой в сторону Адама.

– Спасательный пожарный самолет? Летает вроде. Должен летать.

– Вот на нем мы и полетим.

– Куда??? Зачем???

– Возвращать на землю Господа нашего, сына Божьего, Спасителя, Иисуса Христа, – абсолютно уверенно и спокойно скажет Иоанн, и Прохор замрет на полувдохе, вдруг узнав своего Учителя, который две тысячи лет назад безоговорочно верил даже в самое невероятное, вроде саранчи с женскими волосами, и не давал сомневаться Прохору и еще тысячам больных и увечных, а также богатых и сытых, и на Патмосе, и в Эфесе, и в Риме, и куда только Господь не посылал его с тяжелой ношей надежды, обернутой в свитки, а значит, и Прохору снова можно позволить себе эту тяжелую надежду – и на Иоанна, и на Христа, и на Господа.

19

Чудо – в мировоззрении теизма нарушение по воле всемогущего Бога естественного хода вещей – той же волей установленных законов природы.

Википедия

Шайка Сэмэна спрячет угнанный самолет в Гарлеме, самой черной дыре Манхэтенна, облюбованной закоренелыми иродами вроде американского матроса, пользующегося особым уважением гарлемцев не только потому, что он за ночь связал простынями и выпотрошил восемь студенток, но и потому, что всех восьмерых он успел изнасиловать – одну даже после того, как выпотрошил. По соседству, в фургоне, поселится механик из города «Истина и последствия»[13] и оборудует этот свой последний фургон так же, как предпоследний, где у него были цепи, кнуты, распорки для ног, зеркальный потолок, чтобы жертва видела, как ее мучают, и приспособление для обездвижения, в которое он запихивал жертву для удобства своих похотливых собак. В пластиковой допотопной собачьей будке уютно разместится бывший владелец клиники материнства и детства, чей судебный процесс вошел в историю бывшей Америки под названием «резня в День матери», хотя он убивал младенцев и их матерей не только в День матери, но и в любой другой день, перерезая позвоночники ножницами сотням живых новорожденных, потому что контракт на поздний аборт с их матерями гарантировал «гибель плода». Даже ИЯ, вездесущее и везде сующее нос, не будет соваться в Гарлем.

Мирно покачиваясь на пестрой подушке из сломанных детских игрушек у кромки прибрежного кипятка, самолет накроет крылом драное офисное кресло и восседающего на нем, как на алмазном троне, Сэмэна с банкой деликатесных дождевых червяков в руках.

Сэмэна окружит толпа самых отпетых детоубийц, живодеров и душегубов. На почтительном расстоянии от вожака, но все же ближе, чем остальная шайка, торжественно встанут Иуда и Гитлер. Как только их высадили на свалке после чипирования, они тут же явились на смотрины к смотрящему, то есть к Сэмэну, и он, вспомнив, что один убил миллионы, а другой никого, кажется, не убивал, а всего лишь предал – но зато кого! – немедленно взял их в шайку.

– Братва! Сегодня накрываю поляну на всех! – крикнет Сэмэн и бросит в толпу пригоршню червяков. Толпа завизжит, на лету ловя корм пастями, обнажая гнилые зубы и язвы цинги.

– Зачитываю маляву! – Сэмэн поперхнется от торжественности момента. – Сегодня мы коронуем вором уважаемого человека, который напугал коней шмелями и замастырил всю эту мульку с угоном самолета. Погоняло его – Иуда.

Иуда, ничуть не смущаясь этой наглой лжи, выступит под крыло, застенчиво выставит ножку в щегольской греческой сандалии, и щечки его порозовеют.

– А помогал ему Гитлер! – продолжит Сэмэн. – Ну, Гитлера-то вы все помните. Очень был уважаемый вор.

Толпа приветственно заулюлюкает. Один немецкий доктор с аргентинским загаром даже упадет на колени и вознесет хвалы Господу за воскрешение Гитлера, по-прежнему уверенный, что, когда он, доктор, живьем сшивал близнецов и стерилизовал польских монахинь, то делал правильное и богоугодное дело.

– Благодаря этому самолету мы сможем завоевать жизненное пространство для нашего многострадального народа! Прально излагаю? – Сэмэн обернется к Гитлеру, и тот уверенно выпростает вперед правую руку, от чего зло поморщится Илон Маск, дед-вундеркинд, всегда стоявший рядом с Сэмэном, а теперь отодвинутый двумя этими новенькими, как будто мало было ему смертельной обиды годы назад, когда неблагодарное ИЯ лишило его статуса соловецкого постоянца и вышвырнуло с Соловков.

Чтобы отметить коронацию Иуды, Сэмэн выбросит еще пригоршню червяков, но толпа не успеет рвануть за ними. Все замрут, изумленные внезапным явлением привидения с лыжной палкой в качестве посоха. Много чего видывал Гарлем – и Джека-потрошителя, ползающего по свалке с чьей-то истлевшей почкой в зубах, и Калигулу, гремящего целлофановыми пакетами с лошадиными костями, и Бухенвальдскую ведьму, пытающуюся сбагрить какому-нибудь фраеру абажур из человеческой кожи – но вот привидений не видел.

Тут привидение поднимет вверх правую руку – в ней будет белый флаг. Один впечатлительный людоед даже ахнет и свалится в обморок, как институтка.

А произойдет вот что.

За полчаса до явления приведения Прохор и Иоанн оставят надоедливого Шекспира на просмотре старинного фильма «Страсти Христовы», а сами выползут из норы телебункера и двинутся в сторону Гарлема. Прохор поведет Иоанна длинным путем, огибая бывший Центральный парк с запада с расчетом нарыть какое-нибудь сносное жилье в развалинах знаменитого нью-йоркского планетария, полностью стеклянного, со стеклянной сферической крышей [смотри QR-код], рассказывавшего туристам, что вселенная произошла в результате большого и живописного взрыва, хотя в реальности самым живописным взрывом был взрыв самого планетария, когда, задетый ударной волной ядерной бомбы, он разлетелся мириадом сверкающих стеклышек, которые и сейчас еще можно будет найти на свалке и даже выдать за поддельные бриллианты, да кому в последние времена нужны хоть поддельные, хоть неподдельные бриллианты.

В развалинах планетария Прохор нароет вполне сносный скафандр и решит,