Вношу ясность - Фрэн Лебовиц

Уэйн был на два года младше своего гениального и красивого брата Майка и на три с половиной года старше своей прелестнейшей сестры Джейн. О жизни и деяниях Уэйна никто не помнит почти ничего, а если честно, вообще ничего, его канонизация – следствие беспрецедентной путаницы. Когда Майка причислили к лику святых дважды, он со свойственной ему щедростью отдал лишний венец святости Уэйну.

Св. Ингмар-Франсуа-Жан-Йонас-Андрей – покровитель аспирантов-киноведов, ему молятся об избавлении от просмотра кино чисто для развлечения, о защите от нечестивцев, которые хулят Стэна Брэкиджа и отрицают гениальность Джона Форда.

Св. Ингмар-Франсуа-Жан-Йонас-Андрей родился в резко освещенной родильной палате в маленьком американском городке, олицетворяющем все маленькие американские городки. С раннего детства он был поразительно зорок и повсюду различал смысловые пласты, ускользающие от среднестатистического кинозрителя. Уже к шести годам св. Ингмар-Франсуа-Жан-Йонас-Андрей проявлял недюжинную склонность одновременно переусложнять и недоговаривать.

Среди множества чудес, в титрах которых он значится, – то, что он убедил взрослых людей прилежно посещать фестиваль фильмов Джерри Льюиса, а один почтенный университет – включить в учебную программу курс «Философия Басби Беркли и ее влияние на Райнера-Вернера Фассбиндера и Робера Брессона».

Вместо того, чтобы принять мученический венец самому, св. Ингмар-Франсуа-Жан-Йонас-Андрей прислал за ним одного из своих учеников.

Проблема с прислугой

Несколько лет тому назад, благодаря довольно благожелательной рекламе, мне привалило, как говорится, немного деньжат. Эта негаданная, но крайне долгожданная удача позволила мне впервые в жизни найти жилье, которое можно, слегка покривив душой, назвать просторным. Я мигом взялась приводить его в порядок и скоро приобрела несколько пижонских предметов обстановки, тщательно подобранных с прицелом на то, чтобы они создавали ложное впечатление о моей образованности и родословной. В окружении этих солидных вещиц я воспряла духом, узрев, что по части материальных благ достигла всех своих целей: у меня есть новое богатство, старинная мебель, отдельная комната для литературной работы.

Однако моя досадная склонность коротать часы и, более того, годы за чтением чужих книг скоро привела к тому, что мое жилище стало необыкновенно похоже на шесть некрупных публичных библиотек, где курение не только разрешено, но и насаждается из-под палки. Истинно сказано: «Пепел к пеплу, прах к праху». По-моему, истинно на двести процентов. Мне, безусловно, требовалась горничная. Срочно. А я, увы, понятия не имела, где их берут. Разволновалась не на шутку. К лицу прилила кровь, зашевелилась тревога, и, наконец, я должна была прикрикнуть на себя и спокойно, но твердо себе втолковать, что горничная – не какая-нибудь безумно экзотическая премия, и ее наверняка можно заполучить самым банальным способом. На ум пришли два самых банальных способа, но я оба забраковала. Магазин? Нет, продажа горничных прекращена много-много лет назад, да и в прошлом ими торговали не в магазинах. Бар? Глупости! Я ищу горничную, а не литагента. Где же? Казалось, я зашла в тупик, завязла, некуда идти, некого спросить. Некого спросить… И тут я, к счастью, вспомнила про свою подругу, которой богатство досталось не упорным трудом, а по случаю – она случайно родилась в небедном семействе. Вот кто поможет мне советом, убережет от ошибок, укажет путь.

Я немедля ей позвонила и, очевидно, так удачно продемонстрировала полное невежество, что она согласилась не просто помочь, но и лично отобрать несколько подходящих кандидаток. Правда, она предостерегла: если я ищу прислугу на день в неделю, то, увы, не смогу рассчитывать на обслуживание по высшему разряду, к которому привыкла она сама. Эту новость я восприняла с похвальным спокойствием и стала ждать дальнейших указаний. Несколько дней спустя подруга известила меня по телефону, что пришлет мне на собеседование несколько перспективных горничных. И особо подчеркнула, что собеседование нельзя путать с интервью, не стоит расспрашивать горничных, откуда они берут замыслы и шутят ли они с самого детства. Нет, надо выяснять, у кого еще они работают, сколько берут, на какую работу согласны. После собеседования я должна решить, нравится ли мне соискательница как горничная, не как человек. Подруга сделала на этом особый упор, словно одно исключает другое, а ее тон показался мне неуместно-убийственным. Когда я сказала ей об этом, подруга ответила, что просто хочет меня остеречь, чтобы я не отвлекалась на личные симпатии. Видимо, она хотела сказать, что в горничной тебе должно нравиться ее умение гладить одежду, а не тот факт, что она знает тебя в лицо по телепередаче «Тудэй». На этом этапе я впервые заподозрила, что пользоваться услугами горничной не настолько приятно, чем кажется. Однако не отступилась и согласилась немедленно приступить к собеседованиям.

В тот же день пришел первый соискатель. Я не оговорилась, то был соискатель, необыкновенно холеный молодой человек. По-видимому, наша современность породила не только женщин-священников, но и юношей-горничных. Ни первых, ни вторых я не одобряю, но, раз уж он пришел, я его впустила и вежливо предложила: «Позвольте вашу кофту». Он отказался, по-видимому, чтобы не утруждать себя развязыванием всех завязок. Я попыталась увлечь его за собой по коридору, но, когда мы проходили мимо спальни, что-то привлекло его взгляд, и он устремился внутрь. Оказалось, его заинтересовала небольшая картина, висящая над камином.

«Декоративная живопись, – заявил он. – Полагаю, вы находите ее забавной».

«Нет, – ответила я, пытаясь подсчитать, сколько раз я уже встречала этого юнца, – я нахожу ее декоративной».

«Кровать?» – вопросил он, выгнув одну бровь.

«Неоренессанс, – парировала я. А затем ударила под дых: – Приписывается Хертеру».

«А-а, – сказал он. – Американская».

Я рассудила, что собеседование окончено. Если он не вытирает пыль с американской мебели, то и окна наверняка не моет. Но прежде, чем я успела известить его о своем решении, он проследовал в гостиную, и в следующий миг я обнаружила, что его фигура картинно драпирует мою американскую кушетку. Когда я вошла, он вскинул свою маленькую изящную голову, милостиво улыбнулся, маленьким изящным кивком дал понять, что мне позволено присесть. И угостил меня пространным монологом о всех гранях его безмерно утонченной личности. Несколько раз я пыталась встрять с вопросом, сколько он берет (у меня был план предложить ему сверхминимальную оплату, чтобы он сам поспешил откланяться). Но едва я поднимала эту тему, он уклонялся. Очевидно, любые разговоры о деньгах его фраппировали: какая вульгарность, какой дурной вкус, сразу видно парвеню. Наконец он соизволил перевести дух, и я вполголоса спросила: «Возможно, вместо оплаты ваших услуг вы предпочтете, чтобы я конфиденциально сделала пожертвование вашей любимой благотворительной организации?» Эта уловка, что называется,