Твой рай - Джехи Лим

– Если ты пообещаешь отвезти эти деньги, я с легким сердцем передам их тебе.

Чансок заговорил твердо, словно вбивая гвоздь. Сангхак кивнул в ответ. По его лицу было видно, что он принял решение. Наблюдая за ними, Тэхо опустошал стакан за стаканом. Он злился, потому что никак не мог этого понять.

Невестка Чхве Киуна, госпожа Квак, которая недавно приехала с их общей родины, произнесла особую речь в церкви «Лагеря девять». Все рассказы и новости о жизни в Корее были страшными и трагичными. Люди отложили все дела и собрались в церкви, чтобы услышать о том, что происходит в их родной стране сейчас. Госпожа Квак остановилась на Пхова, где жили ее родственники. На обратном пути она собиралась заехать в Сан-Франциско, где учился ее будущий муж. Он попросил ее подготовить спич и рассказать соотечественникам последние новости во что бы то ни стало.

– Это было потрясающе. Столько людей вышло на улицы с лозунгами «Ура! Да здравствует независимая Корея!». Люди по всей стране выходили на эти митинги.

Госпожа Квак, которая до сих пор молодо выглядела из-за короткой стрижки, продолжила тихо говорить. За подол ее юбки испуганно держалась ее трехлетняя дочь. Голос женщины слегка дрожал от жара и волнения. Люди слушали, не издавая ни звука.

– Все, включая детей и взрослых, вышли на улицы. Понятия не имею, откуда они взяли столько корейских флагов. Третье марта стало днем похорон императора Коджона[16]. С тех пор движение за независимость охватило всю страну.

Люди, собравшиеся в церкви и слушавшие речь, начали рыдать, когда узнали о смерти императора. Было грустно терять родину, но еще грустнее стало услышать, что они потеряли и отца нации. Кто-то вскочил со своего места, услыхав, что движение за независимость перекинулось через море на остров Чеджу.

– Да здравствует независимая Корея!

Один за другим сидевшие в церкви люди скандировали этот лозунг. Все вокруг были настолько взволнованы, что, казалось, в любой момент могут вскочить с места и выбежать на улицу. Половина присутствующих плакала.

– Это чудо, что я смогла вернуться. Теперь я не думаю, что смогу так просто въехать или выехать оттуда, потому что боюсь японцев.

Послышались вздохи. Хонсок, который слушал, как толпа скандировала, почувствовал, что его сердце вот-вот выскочит из груди. Было такое ощущение, будто горячий огненный шар пылал и поднимался из нижней части туловища к самому сердцу. Первое, о чем он беспокоился, – это благополучие отца и сестры, вернувшихся в Корею. Им не следовало покидать остров. Хонсоку было по-настоящему жаль их: ведь им пришлось вернуться лишь потому, что у них не получилось привыкнуть жить здесь, на Пхова.

Самые смышленые ученики корейской школы-интерната уже были наслышаны о происходящем в Корее. Хонсок считал, что бедность стала причиной того, что его отец решил покинуть родную страну. Страна бедна не только тогда, когда ее жителям тяжело заработать себе на жизнь. Слово «бедность» означало еще и абсолютное бессилие и беспомощность. Если бы Хонсок был немного старше, он, несомненно, поступил бы в военное училище, основанное Пак Енманом. Он почувствовал странную притягательность этой мысли, когда услышал, что люди днем работают на ананасовой ферме, учатся и проходят военную подготовку по ночам. Хонсок был разочарован, узнав, что военное училище давно закрылось.

Всякий раз, когда госпожа Квак приезжала и выступала в церквях, рассказывая о ситуации в Корее, все корейцы немедленно начинали собирать средства. Они выгребали последние монеты из карманов, но денег, которые удавалось набрать, оказывалось не так много. Тогда они проводили полноценные кампании по сбору средств, в которых принимали деятельное участие и женщины из разных церквей. Днем женщины работали на фермах или на своих рабочих местах, а ночью готовили еду в церковных столовых. Мужчины расставляли еду, приготовленную женщинами, ставили палатки во двориках церквей, помогали поднимать и переносить предметы.

В дни сбора средств люди из других стран, живущие поблизости, также приходили и покупали еду. Самыми популярными блюдами были приготовленные на пару пельмени и кимчхи. Многие женщины отдавали заработанные деньги в фонды борьбы за независимость Кореи. Те, кто ничем не мог помочь, продавали ценные вещи, которые привезли с собой, когда приехали на остров Пхова.

Пожертвования от каждой церкви за две недели превысили сумму в две тысячи долларов. Корейцы были поражены тем фактом, что они собрали так много денег за такой короткий период, хотя сделали это только лишь своими руками.

Чем больше Сангхак слушал рассказы госпожи Квак, тем сильнее ему хотелось услышать, все ли в порядке с его сыном Сеуком. Он испытывал глубокое чувство стыда за то, что был никчемным, по его мнению, отцом. Сангхаку было ужасно стыдно и за его собственную жизнь, в которой он так и останется до смерти привязанным к плантации. Как бы ему хотелось совершить какой-то по-настоящему сильный поступок!

Просьба Чансока отвезти его деньги в Шанхай стала не чем иным, как упреком за безразличие. И она прозвучала в нужное время. Проблема была в Канхи. Сангхак совершенно не представлял, как сказать ей о своем решении. После его отъезда никто не может знать, что принесет им будущее. Дорога очень опасна, и нет никаких гарантий, что Сангхак сможет вернуться обратно. Мысленно он рисовал себе улицы Шанхая, в котором никогда не был.

В бездну

Чансок забеспокоился, увидев серьезное лицо доктора. Он понял больше половины того, что сказал врач, но уяснить точное значение медицинских терминов было непросто, и судя по тому, что он разобрал, болезнь оказалась довольно серьезной.

– Пожалуйста, вызовите профессионального переводчика! – произнес в конце концов Чансок, не скрывая разочарования в голосе.

Он начал волноваться уже тогда, когда его оставили в больнице и продержали там десять дней безо всяких объяснений, а только делали один анализ за другим. Его бесило и то, что никаких контактов с внешним миром не допускалось. Он ненавидел взгляды медсестер и врачей, которые обращались с ним как с зачумленным, и несколько раз просил, чтобы его выписали, но каждый раз ему отказывали.

– «Лепра» [17].

Доктор написал неизвестное слово на листке бумаги и передал Чансоку. Он постарался отодвинуть стул, как будто хотел говорить с Чансоком только с некоторого расстояния. Пожал плечами и сказал, что бессилен здесь как врач.

– Сорри. Ай эм соу сорри. – Врач произнес это очень искренне и покинул смотровую.

– Да за что ты так извиняешься, черт возьми?!

Чансок был так расстроен, что ему хотелось биться головой