Растворяясь в песках - Гитанджали Шри

Эра новая, но всегда переплетена со старой, и, чтобы ей распутать свои локоны и уложить их по-новому, нужно время. Но мы думаем, что наша жизнь устроена по-иному, мы другие, не опираемся на старые стены, старые путы позади, и новые небеса у нас в объятиях. Так почему эти стены снова окружают меня? Дочь ощупывает свои запястья и пальцы и проверяет, не успел ли кто-то нанести на лоб краску, тикли или бинди[66], – все чисто, вот счастье! Но только что мимо пронеслась золовка, и это у нее на лбу подобно красной лаве, вырывающейся из вулкана, бурлит синдур[67]. Но она снаружи, а я внутри, какой-то потаенный смысл?

Так в недоумении она стоит раз за разом. Может, ей удастся перевести дух, устроившись на одной из лежащих здесь подушек? Привязи, хомуты и путы, которые очевидным образом и отдельно друг от друга появляются на страницах истории и в феминистских лозунгах, сплелись тут в одно, приняв причудливые формы. Кажется, Рибоки вполне узнаваемы, но, видя их то во время забега, то под сари, мозг-лампочка взрывается. А сейчас старшие, а значит, и Старший, считает, что незачем заботиться о сестре – она одна, свободна от мужа, дома, детей, к тому же она фрилансер, то есть свободна от любых обязательств, такова судьба тех, кто фри, да еще и лансер в придачу. Хозяйка своего времени, ей не нужно торчать в офисе с десяти до пяти и плавиться в пробках, с деньгами все тип-топ, хочешь, спи весь день, а ночью бодрствуй, садись где угодно и настукивай свою писанину на компьютере. Сегодня нет настроения, тогда завтра. Пикто тебя не уволит. Какая беда в том, что Мама хочет поехать к ней, хоть какая-то перемена, да и сестра будет рядом с родным человеком. Поживут вместе несколько дней, никто от этого не пострадает. Обустроим квартиру для них, потом заберем ее обратно. Да, хорошо бы подписать несколько чеков, Сид вернется, отправлю его, сейчас Мама уставшая.

Но уставшая она или полная сил, лежачая или поднявшаяся, сторон света все так же четыре: север, юг, восток, запад. На севере – Шива, на юге – голова умершего, на востоке – восход, а на западе – только запад, запретный для остальных, да и что с того. Воздух струится между этими четырьмя сторонами света, но и удушье обитает именно здесь. Вся чехарда, дипломатия, политика именно здесь. Тогда Вастушастра и фэншуй вызвались правильно организовать потоки энергии. Все амбициозные и честолюбивые бросились добывать здоровье, счастье, и богатство не осталось в стороне. Но как не нужно быть музыкальным критиком, чтобы правильно назвать ноту, и знатоком искусств, чтобы читать Натьяшастру, точно так же, не совершая бхуми-пуджу[68] и не оплачивая работу специалистов по Вастушастре и фэншую, вы сможете воссоздать гармонию воздуха, света, еды и воды. Понимающие суть искусства знают это. Знают, что мера всему – сердце, которое скажет, дрогнула ли рука мастера или погнулась форма для литья.

Искусство искусством, а Рамануджан[69] был математиком, и он не знал, как получилась путаница. Ответы правильные, но без понимания механизма.

Пусть Дочь и не Рамануджан, и не Амрита Шер-Гил[70], но разве будет неверно сказать, что, не вдаваясь в истинность сторон света, их благоприятное влияние или пагубное, ей удалось приручить потоки энергии и создать красивый дом, куда она и пришла вместе с Матерью?

Перерыв. Или другая жизнь? Или жизнь другого. Термины требуют ясности. Придет она или нет, а Холи пришел и ушел. С улиц смылись краски. С лиц и волос стерли цветной порошок. Только белые брови старого садовника до сих пор розовые.

Солнечный свет

1

Когда открываешь дверь в квартиру Дочери, то под балконом, к которому ведет длинный открытый коридор, сразу видишь полоску зелени под синим балдахином неба. Этот вид приносит умиротворение, если глаза закрыты, или побуждает их открыться.

Эта дверь не была той дверью, заходя в которую или выходя, ты останавливаешься с поднятой ногой, потому что тебя пробивает дрожь: «Кто-то что-то сказал?» Не та дверь, у которой Дочь охватывает смятение: «Я – это я, которая собираюсь зайти внутрь, или я, которая осталась позади?» И не та дверь, у которой спутываются все стороны света из-за Рибоков, и уже не ясно, кто внутри, а кто снаружи – она или Невестка.

Нет, это не та дверь. Эта дверь открывается в мир, созданный Дочерью.

Каждая дверь значима. Дверь дверью, но у каждой свой характер. Даже если остались одни руины. Нынешние люди оценивают только ее внешний вид, чтобы прикинуть благосостояние хозяев. Но дверь запечатывает все: истину и слухи – об очаровании, легкомыслии, безрассудстве, влюбчивости, неприязни, радости, несдержанных рыданиях, пассиях, успехах и телесных страданиях тех, кто переступает через ее порог. Выйди изнутри наружу, зайди снаружи внутрь и ощути все это сам. У двери есть глаза, они открываются, моргают, сердито щурятся, обвиняюще смотрят, успокаиваются, устают. Да, да, дверь устает от того, что один и тот же человек постоянно заходит и выходит через нее. Тогда она отводит взгляд и как будто умирает, как отмирает орган, которым перестаешь пользоваться. Пусть кровь еще течет по венам, кожа-кости целы, но ты умрешь, если отмер мозг, глаз, душа, сердце или отвернулась спина.

Очнулась ли уставшая дверь? Когда пришла Дочь, поддерживающая падающую Мать. Она слегка выскочила из петель. Трость шевельнулась. Мамины глаза слегка открылись. Открылись, чтобы увидеть балкон, к которому вел коридор, зеленеющую за ним стену и виднеющееся за ней средневековое здание с куполом. В тот первый день густая листва деревьев была наполнена нежным сиянием мягкого закатного солнца – кажется, заросли, раскинувшиеся под сенью Департамента лесного хозяйства, и радовали глаз, и наполняли покоем. Если бы это сказала Дочь, могло бы возникнуть сомнение, но не было никаких причин сомневаться в чувствах Мамы, читавшихся в ее глазах. Пусть она и была уставшая,