Ледяные объятия - Мэри Элизабет Брэддон

не посмотрю, что ты – талантище. Потому, – говорю, – что смирный нрав всех талантов мира стоит». Ну да сами видите: прошло пять лет, а Робинсон по-прежнему со мной. Такого умницу еще поискать, к тому же за каждое шоу сердцем болеет. Среди дня, когда он почти сыт, его вообще нечего опасаться, но попробуй только встань кто между ним и его лаврами – уж он себя истинным хищником явит. Свет еще не видел таких тщеславных зверей! Если ему не хлопают, он может и весь трюк запороть. Ну а как иначе? Где гений – там гонор; по-другому не бывает. Если из этой троицы кто меня кормит, так только старина Робинсон. Браун и Джонс – так, статисты, а состояние мне делает этот стервец.

– И ты в тот вечер больше не пересекся с типом из ложи? – спросил мистер де ла Зуш, которого не слишком занимали похвалы одаренному льву Робинсону.

– Нет, чтоб ему пусто было! Пока я переоделся, он успел уйти. Напрасно я расспрашивал кассиров – они об этом дьяволе ничего не знали. Не местный, говорят; утром ложу выкупил, потому что других мест не осталось, три гинеи выложил – не охнул.

– Вы, наверно, меня круглым идиотом сочтете, ну да я все равно признаюсь: я в ту ночь глаз не сомкнул, и в следующую, и еще много бессонных ночей мне выпало. Все думал о рыжем каналье, все мне мерещились его землистые щеки, да эта уродливая челюсть, да бледные глаза навыкате, да злорадство в зрачках. «Такие, как он, – думал я, – ходят публичные казни смотреть. Такому в удовольствие, когда при нем вешают ему подобных, или четвертуют, или на дыбу вздергивают – особенно вот это, последнее». Я точно знал: рыжий явился на выступление, рассчитывая, что произойдет трагедия. И еще другое: что сплоховал я именно из-за него.

– Ну а больше ты его не встречал? – спросил комический актер.

– Никогда, и боже сохрани встретить. Если он опять придет на мое шоу – тут мне и конец. Я не робок и не суеверен, но отдал бы самый крупный свой гонорар за гарантию, что мне больше не придется выступать перед этим дьяволом.

– Чудно! – усмехнулся Тиддикинс.

– Куда как чудно, – поддакнул угодливый де ла Зуш.

Актерским дарованием он не блистал, этот статист: принадлежал скорее к той категории лицедеев, об игре которых презрительно говорят «ходульная». Розы не выстилали его стезю, однако мистер де ла Зуш был склонен поздравить себя с тем, что на стезе этой не рассажены львы. До сего дня он завидовал славе и процветанию Рудольфа Прусиновски, но теперь вдруг понял, что у медали есть и оборотная сторона. Де ла Зуш в задумчивости потер плечо и порадовался тому, что самые лютые звери, с которыми он имеет дело – это всего-навсего неистовые трагики: они свысока смотрят на его потуги сыграть Горацио да посмеиваются над его Кассио, зато смягчаются, когда у него бенефис, и даже проставляют ему пиво.

2. Второй раз

О том, сколь ценят спиндлкумцы британскую драму (пусть даже представленную дрессированными львами), герр Прусиновски мог судить по ничтожному количество пустых мест в зале. Сыграл ли тут свою роль хан Тартарии, или микадо, или великая герцогиня Сельтерсвассербургская, или член городского совета, или же сказались сами достоинства шоу – вопрос спорный. Ясно одно: спиндлкумцы валили валом, и герр еще прежде, чем окончил чаепитие в кругу семьи, получил лестное известие: очереди ко входам в амфитеатр и на балкон растянулись до середины улицы.

– Еще бы годик-полтора таких сборов, Лиз, и я бы спокойно завязал с дрессурой! – воскликнул герр Прусиновски. – Сам бы театром руководил, своим собственным, где-нибудь в Суррее. Утомили меня эти зверюги.

– Притом они опасны, Уильям, – вздохнула миниатюрная Лиз.

(Так, по-домашнему, называли прославленного Рудольфа.)

– Не особенно, старушка моя. Все Робинсоновы повадки я уже изучил. Готов к любому его выпаду, а уж он – хитрейший из хищников от начала времен. Придешь нынче на представление?

– Конечно! Сяду в ложе, где-нибудь не на виду. И миссис Проджер со мной будет. Она купила билет, сама заплатила, как подобает леди.

Миссис Проджер, квартирная хозяйка супругов Прусиновски – дородная матрона лет пятидесяти, – вот уж два десятилетия сдавала комнаты «театральным».

– Ладно, Лиз, я пошел.

– Посиди со мной, Уильям. Там сейчас «Мельник и его люди»[36]; это часа на полтора, не меньше.

– Какое там! От силы на час. Ты могла бы уже и понять, что за люди ходят на мои шоу. Их интерес – львы, и только львы. А мне перед началом надо самому на львишек глянуть. Когда у меня бенефис, я всегда маленько волнуюсь. Прощай.

Герр Прусиновски выдал обычную отговорку: специально для жены, – ибо для артиста театр – это клуб, и трубочку, выкуренную «на воле», то есть в гримерке, Прусиновски предпочитал всем вкусностям, которыми за семейным чаем потчуют ручного укротителя. На самом деле за львов он не волновался. Джо Пурди, его помощник, служивший еще у великого Вомвелла[37], прекрасно заботился о животных.

Сборы в тот день были одни из самых лучших. Правда, в ложах оставались свободные места (не то что на памятном манчестерском представлении), зато амфитеатр походил на бурлящий котел, а балкон выглядел как сплошная масса физиономий, разгоряченных предвкушением, громоздящихся одна над другой без единого просвета, до самой железной крыши.

Пьесу «Мельник и его люди» можно было бы счесть пантомимой, даром что ведущий трагик, игравший Гриндоффа, надрывал глотку в слабой надежде поймать хотя бы листочек с венка, сплетенного из ветвей оливы, каковому венку следовало скоро упасть к ногам Прусиновски.

Сам Гриндофф не сжевал ни единого слога из своих реплик, не скомкал ни единой, даже мельчайшей, подробности своей роли – где надо, топал сапогом, порыжелым от глины, где надо, сдвигал брови, намалеванные жженой пробкой. Зато остальные актеры, не такие энтузиасты, халтурили напропалую, так что вся драма уложилась в один час десять минут семь секунд, если верить часам суфлера.

Последовала вдохновляющая увертюра под названием «Бронзовый конь», в ходе которой публика щелкала орехи, миг от мига делаясь нетерпеливее; наконец, занавес начали поднимать под медленную мелодию из тех, что взывают непосредственно к душам, и на сцене явились Браун, Джонс и Робинсон, живописно рассаженные на фоне намалеванных джунглей.

Зал замер – и в следующую секунду взорвался аплодисментами. Каждому щекотала нервы мысль, что эти три хищника ежесекундно могут ринуться в амфитеатр – ведь они же не привязаны! Мысль эта особенно