Былые дни детей и псов - Сюэдун Чжан

точно могла найти в своем доме нечто неожиданное. Сперва она металась из одной комнаты в другую, потом проскользнула на кухню. С тех пор как в поселке открылась столовая, это помещение оставалось не у дел, из-за чего все покрылось густым, толщиною с монету, слоем пыли. Противные пауки заплели своей паутиной и окно, и дверную раму, и потолочные балки. Не успела она переступить порог кухни, как вляпалась в паутину, которая тут же накрыла ее лицо сеточкой грязных веснушек. Разозлившись, она закричала с подвывом:

– Черт побери, угодила в самую мерзость! Что за наказание?

Задыхаясь от злости и смахивая с лица липкую паутину, она со всей дури пнула пустой очаг.

Бай Сяолань безнадежно подумала: «Два наши чугунка уже давно переплавили. Боюсь, теперь они превратились в какие-нибудь супербоеголовки, которые в один прекрасный день расправятся и с американским империализмом, и со стариком Чан Кайши». Когда ее посетила такая мысль, в ее душе, вопреки ожиданиям, вспыхнуло чувство гордости.

Сказать по правде, такая ситуация, как в семье Бай Сяолань, сложилась во всех домах поселка. Те, кто только что вернулся со строительства дамбы, столкнулись с такой жестокой реальностью, как нехватка еды и дров, а их домочадцы, бурча животами от голода, ждали возвращения родных, чтобы придумать, как жить дальше. Когда только-только появилась новость о закрытии столовой, все заняли выжидательную позицию, считая, что руководство непременно вмешается и решит эту проблему. Ведь общественные столовые являлись казенными заведениями, как можно было их открывать и закрывать по собственному усмотрению? Наверняка эти трудности носят временный характер, через пару дней непременно все пройдет, надо просто верить в способности кадровых работников. Поэтому каждый день в привычное время у столовой небольшими группками начинали кучковаться люди. Они вытягивали шеи в ожидании добрых вестей. Но минул день, потом второй, третий, а положение ничуть не улучшалось. Совсем скоро погасли и чванливые плавильные печи, пропали и их дружбаны – кузнецы. Все указывало на то, что никакой казенной еды больше не будет. У всех, что называется, животы прилипли к позвоночнику, какая уж там выплавка стали!

Вдруг мать как сумасшедшая бросилась к кровати и принялась ворочать привезенный с собой тюк с вещами. Она в два счета развязала стягивающую его веревку, слой за слоем сняла одеяло и одежду, пока наконец не добралась до сшитого из холста мешочка размером чуть побольше портфеля. Чем-то туго набитый, он выглядел весьма загадочно. У Бай Сяолань неожиданно перехватило дыхание, ею одновременно овладели волнение и испуг. Она никак не ожидала, что в обычном узле с вещами может обнаружиться нечто подобное.

Словно овладев бесценным кладом, мать прижала мешочек к груди, как если бы это был новорожденный младенец, и, обернувшись к дочери, осторожно указала ей на дверь.

– Иди хорошенько запри ворота, чтобы никто не зашел!

Бай Сяолань оторопела, но тон матери не терпел возражений, поэтому девочка опрометью выбежала из дома. От резких движений у нее закружилась голова и она чуть не споткнулась. Возле ворот скопилось так много снега, что девочке пришлось изрядно потрудиться, прежде чем ей удалось полностью их закрыть. Дрожащими пальцами она задвинула засов, после чего взяла метлу и для надежности закрепила ее поверх засова. Вернувшись в дом, она заметила, что на печи уже по-хозяйски расположилась темно-желтая эмалированная миска, из которой она ела, пока матери не было дома. Кипела вода; языки пламени, всхлипывая, облизывали донышко, отзываясь потрескиванием; а над миской с шипением распространялся белый пар.

В животе Бай Сяолань тут же звучно заурчало, будто в миске вместо обычной воды булькал благоухающий рис. И тут она увидела, как мать бережно развязала мешок, обтерла о штанины руки, после чего благоговейно запустила их в этот самый мешок. Немного покопавшись внутри, она решительно вынула оттуда целую пригоршню риса, потом, вроде как с сожалением, часть риса отсыпала назад и, стараясь по пути не уронить ни зернышка, быстренько поместила эту драгоценность в кипящую воду.

Крошечный кружок воды тотчас заколебался, желтые зернышки золотистым песком опустились на дно, на поверхности постепенно образовались островки молочно-белой пены. Вслед за этим вода разом помутнела, и в горячем воздухе стал разливаться едва заметный сладчайший аромат риса. Этот аромат становился все более насыщенным и благоуханным, казалось, вот-вот – и он уже будет не в силах уместиться в пределах кухни.

Не мигая уставившись на булькающую в миске воду, Бай Сяолань даже задышала чуть чаще, на душе у нее сделалось невероятно радостно и тепло. Если бы мать не привезла с собой драгоценный рис, то в эту морозную зимнюю ночь они бы познали, что такое настоящий голод.

26

Когда человек долгое время находится в темноте, его органы чувств становятся удивительно восприимчивыми. Например, ему вполне отчетливо слышатся всякие пустяковые шумы, вплоть до шуршания муравьиных лапок, чего раньше ухо просто не воспринимало. Или, к примеру, взять те же подвальные запахи: теперь Лю Хо мог прекрасно различать запахи глины, песка, камней, корней деревьев, залежалых трупов насекомых, клочков облинялой мышиной шерсти и даже разного рода экскрементов. И чем больше обострялись его слух и обоняние, тем проще было Лю Хо обходиться в темноте.

Температура на улице день за днем понижалась, собравшиеся в погребе насекомые начали впадать в спячку. Однако присутствие Лю Хо и Пчелы не давало им уснуть спокойным сном. Вот из трещины, важно растопырив клешни, коварно показался черный самодовольный скорпион, но мальчик тут же нанес ему по башке точный удар веткой, чтобы тот потом не забрался на него втихаря и не укусил в шею или руку, что стало бы настоящей проблемой. А вот вверх и вниз по стене незаметно принялась шнырять бежевая сколопендра. Она напоминала натренированного шпиона, который, проникнув внутрь, изучал обстановку и собирал необходимые сведения. Лю Хо даже не потребовалось открывать глаза, ему достаточно было всего лишь одного движения единственного пальца, чтобы взять и запросто размазать противника по стене. Что же касалось всяких там мелких мокриц, туповатых красноголовых червей, черномазых жучков или даже жутких на вид пауков, то, само собой разумеется, всех этих тварей Лю Хо в качестве особого лакомства скармливал Пчеле. В своем подземном царстве он ощущал себя настоящим хозяином: всё и вся тут находилось под его контролем и в его единоличном распоряжении.

Иной раз, когда на Лю Хо нападала бессонница, он, словно всевидящий Сунь Укун[25], принимался долго-долго смотреть в одну точку, доводя себя до такого состояния, что ему вдруг мерещились чудеса: начинал