Крейсер «Суворов» - Александр Ермак

Когда мы проходили мимо берегов чужих стран, в разных кубриках даже разгоралась борьба за «переводчика». Меня сажали на самое почетное место возле ловящего иностранные программы телевизора:

– Давай, о чем там?

И я давал. Даже не смотря на то, что большая часть фильмов и передач в этом южном регионе была с титрами не на английском: по экрану ползли латинские буквы из неизвестно какого языка. Но если бы я отказался переводить непонятные слова, то мой авторитет, конечно бы, рухнул: все же видят, что буквы именно «английские». Так что я даже не пытался вчитаться в титры. Переводил по картинке: показывают на экране волков – я рассказываю про волков, показывают про любовь – рассказываю про любовь. Благо книжек и про волков, и про любовь на «гражданке» достаточно прочитал. Так что никто ничего не заметил. Все меня только нахваливали. Слава о матросе-переводчике дошла даже до начальства. И это чуть не закончилось международным скандалом.

Во время захода в Мозамбик на наш корабль должен был прийти президент этой страны. Экипаж, как и положено, во всем подготовился. Но вдруг меня вызывают к старшему помощнику капитану третьего ранга Хайлюку, и тот мне заявляет:

– Будешь переводчиком во время визита президента Мозамбика.

Я чуть на палубу не сел: одно дело «Sorry, I’m late» или вольная интерпретация диалога двух влюбленных «I love you. Oh, darling… Fuck off…», и другое – синхронный перевод переговоров официальных лиц. Так что замотал головой:

– Я не могу. Я – всего лишь матрос. У нас же есть офицеры… с высшим образованием… со знанием языков…

Старпом и вздохнул, и махнул рукой одновременно:

– Никто из них хорошо английский не знает. Все боятся, что и себя, и корабль, и Советский Союз опозорят на весь мир.

Мне даже смешно стало:

– А я, значит, не опозорю?

Хайлюк на меня очень серьезно посмотрел:

– Весь корабль говорит, что никто так хорошо, как ты, фильмы не переводит: точно и с лета – слово в слово.

Ну, думаю, пропал: и не отбрехаться от «почетных» обязанностей, и двух слов по делу не связать. Если меня потом не расстреляют на Родине, то посадят точно. И тут я вспомнил то, что было написано в памятке, которую мы в нашей типографии печатали перед заходом в Мапуту:

– Так ведь в Мозамбике официальный язык – португальский. А у меня – английский!

У старпома глаза округлились, как будто он о такой особенности чужой страны в первый раз услышал:

– Португальский, говоришь… Что же делать-то? Что делать?!..

Слава богу, меня от почетной миссии освободили. А визит президента обошелся вполне благополучно. Никто флот и Советский Союз не опозорил: вместе с официальной делегацией на борт прибыл и наш посол, дислоцирующийся в Мапуту. Он все замечательно переводил. Кажется, с португальского…

Аристотель

Со многими офицерами я был почти на дружеской ноге: все-таки у меня «незаконченное высшее образование» (один курс института), и, стоя на совместной вахте на юте, мы частенько обсуждали прочитанные на «гражданке» книги. Старшие товарищи иногда делали мне поблажки. Так, например, я мог один и без увольнительной сходить на берег в поселковую библиотеку Бяудэ. И вот, в один из дней, увидев на вахте «дружественного» офицера, попросил его отпустить меня за новой книжкой. Он глянул за трап и указал рукой:

– Иди, но только по дальней тропинке, потому что старпом на берегу. Возвращаться, конечно, он будет по ближней дороге. Так что ты его должен обойти по дальней. А если наткнешься на старпома, то нам обоим кранты.

Я кивнул:

– Понято.

Пошел себе по тропинке, взбирающейся вверх по сопке среди кустарника. Размышляю на ходу, какую новую книжку взять – в районной библиотеке тоже не очень-то богатый выбор. Выхожу на полянку, а навстречу мне выруливает Хайлюк, по какой-то причине также выбравший дальнюю тропинку. Что делать? Бежать поздно. Может, по кустам и не догонит, но на корабле прищучит. Стараясь выглядеть как можно увереннее, иду навстречу: как и положено, отдаю честь. Старпом несколько изумленно тоже делает отмашку рукой и проходит мимо. Я уже радуюсь, что обошлось, но слышу со спины:

– Стоять!

Оборачиваюсь. Хайлюк с большим подозрением осматривает меня сверху донизу, и глаза его удовлетворенно сверкают:

– Ага!

Заметил, что у меня есть что-то под робой. Думает, наверное, что за поясом бутылка водки. Ну, а что еще может матрос на берегу под робой прятать?!

– Покажи!

Вытягиваю из-под робы книгу. Даю старпому. Тот читает имя автора:

– Аристотель…

Лицо у Хайлюка вытягивается. Ничего не говоря, возвращает книгу и идет дальше по тропинке в сторону корабля. А я стою и не знаю, что делать? Возвращаться на «Суворов»? Но ведь старпом ничего не сказал. И раз уж так и так попал в переплет, то решил все-таки дойти до библиотеки. Поменял Аристотеля на Сократа.

Обратно на корабль вернулся без приключений. Поднимаюсь на борт и думаю, что сейчас мне от дежурного офицера достанется на орехи: подвел его, налетел на Хайлюка. Но мне – ни слова упрека:

– Взял новую книгу?

– Взял.

Офицер кивнул и задумался о чем-то своем, полагая, что разговор окончен, и я сейчас уйду с юта в свой кубрик. Но мне было не ясно:

– А что, старпом не вернулся?

– Давно уже на борту, – удивился дежурный. – А зачем он тебе?

Я честно признался:

– Так встретились мы с ним на тропинке. Он ничего не сказал?

Офицер озадаченно покачал головой:

– Ничего.

Пожал я плечами и пошел к себе в кубрик, думая о том, как же старпома поразило то, что матросы не только водку пьют, но и Аристотеля читают. Он даже забыл наказать и меня, и дежурного офицера. Зверюга…

Бумажный капитан

Мне несколько раз везло с берегом. Везло, потому что заметки в военную прессу писал. Благодаря этому и в отпуск поехал: положено было наградить ко дню советской печати самого активного военкора флотилии, вот меня газета и выдвинула, а начальник политодела подписал. Так я и побывал дома. Но перепала мне от газеты «На страже Родины» и еще одна большая радость – стажировка в редакции. Сотрудники там были замечательные, меня ценили и хотели помочь после окончания срочной службы найти себя: выучиться на журналиста и работать в газете. А чтобы я предварительно поднатаскался в профессии, пригласили поработать немного в самой редакции, перенять опыт старших товарищей.

Начальник корабельной типографии – капитан-лейтенант и хороший дядька, которому нравились мои заметки, – с легким сердцем был готов отпустить будущего полноправного коллегу на