Крейсер «Суворов» - Александр Ермак

– На корабле недокомплект экипажа, а тут ни с того ни с сего матроса на месяц отпустить? По боевому расписанию кто за него зенитчикам помогать будет?

Добавил масла в огонь и «помоха»:

– И на юте у нас вахтенных не хватает…

А как назло, никаких учений у нас в это время нет и не предвидится: так и так у стенки стоим, мелким профилактическим ремонтом занимаемся. Но ведь со старпомом и «помохой» не поспоришь. Так что махнул я рукой…

Однако через неделю все уладилось. В корабельной канцелярии закончилась бумага для приказов и других официальных документов. Ее поставляют как раз из типографии газеты. Писаря туда, как обычно, запрос отправили, а им мои старшие коллеги:

– Вы с какого корабля? Это, где матроса на стажировку в нашу редакцию не отпускают? – И не дали положенной бумаги, мол, ревизия идет напополам с учетом. – Обращайтесь через месяц. Может, тогда что и получится…

Писаря все старпому передали. Тот намек понял, и, хотя очень ему не хотелось свое решение менять, деваться было некуда – документооборот грозил полностью застопориться. Так что отпустил меня.

Прибыл я в редакцию. А там уже стопки бумаги для нашего корабля приготовлены:

– Сам отдавай.

Таскаю я бумагу на «суворовский» баркас и вспоминаю историю «табачного» капитана. Продали его в обмен на табак по весу. И я бумаги на «Суворов» отправил примерно столько же, сколько сам вешу. Стало быть, я – «бумажный» капитан.

«Не оправдал доверия»

Во время стажировки в редакции все было замечательно. Я мотался по гарнизонам и кораблям Сахалинской флотилии, наблюдал за артиллерийскими и ракетными стрельбами, участвовал в постановке огромных океанских миноторпед. Прибывая на очередной борт, представлялся замполиту, который всегда глядел на меня насторожено: ничего, что с виду обычный матрос, но ведь такого понаписать может. Так что на кораблях меня встречали по высшему рангу – вкусно кормили и даже сквозь пальцы смотрели на мое неположенное курение в кубрике.

Днем, после возвращения с заданий, я писал по две, а то и по три заметки в номер. Вечерами пьянствовал с типографским матросами и дежурным по подразделению офицером. Когда не хватало припасенного заранее, одевал гражданскую одежду и шел с «дипломатом» за винищем. Патрули с подозрением смотрели на лицо явно «призывного» возраста, но в их компетенцию не входило проверять документы у гражданских лиц.

Ночью, пошатываясь, мы выбирались за территорию типографии и бродили по частному сектору Заветов Ильича, то тут, то там стуча в запертые ворота:

– Машка, Машка, выходи!… Юля, Юля, ну, ненадолго, нам совсем чуть-чуть…

В выходные дни парились в типографской, с любовью построенной баньке, играли в бадминтон. Ну и еще заведующий отделом культуры отправлял меня в субботу по увольнительной на задание:

– Напиши про эти идеологически чуждые нам танцы-шманцы-обжиманцы… Покритикуй бессовестное и бескультурное времяпрепровождение…

Я чуть не бежал на танцплощадку. С удовольствием слушал новые, появившиеся в последнее время песни:

«По дороге разочарований

Снова очарованный пойду.

Разум полон светлых ожиданий,

Сердце чует новую беду.

Отчего же так меня тревожит

Голос, что зовет из темноты.

Путь еще не пройден, век не прожит,

Тою ли дорогой ходишь ты?..»

А еще:

«Слепили бабу на морозе, руки, ноги, голова.

Она стоит в нелепой позе, ни жива и ни мертва,

А мне другой не надо нынче,

Пусть красивых в мире тыщи,

Нет ее белей и чище,

И другой такой не сыщешь,

Хоть ты тресни!..»

Осваивал движения быстрого танца, который ныне танцевали совсем по-другому. И, конечно, прижимал к себе, что есть мочи, мягкое девичье тело во время «медляка»…

Завотдела так и не дождался от меня критического материала о танцах. Рубанул рукой:

– Эх, не оправдал ты доверия! Не оправдал!..

«То в газете, то в карцере!»

Назначили нам нового заместителя командира корабля по политической части. Стал тот потихоньку знакомиться с личным составом. Про меня, конечно, тут же узнал, потому что обязан флотскую газету читать. Но и лично познакомился со мной очень быстро. Обходил «большой зам» кубрики и заодно заглянул в карцер. А я как раз там с товарищами за распитие браги в честь дня Военно-морского флота прохлаждаюсь: лежу на шконке, «Угрюм-реку» читаю. Распахивают «броняшку»:

– Выходи. Заместитель командира корабля по политической части желает познакомиться с арестантами.

Вышли: каждый представился, объяснил, кто – за что. Я тоже назвал фамилию. И смотрю, «большой зам» очень внимательно ко мне присматривается. Наверное, сообразил: «Ага, тот самый корреспондентишко». Но ничего не сказал. Записал только что-то в блокнот, на том и расстались.

Отсидел-отлежал я свои трое суток, книжку дочитал. Вышел. Служу в типографии, набираю шрифт для корабельной газеты «На боевом посту», как и раньше. И, конечно, еще заметки с борта «Суворова» строчу в «На страже Родины». «Большой зам», разумеется, их читает, но ничего мне при случайных встречах не говорит.

Но опять я провинился через пару недель – приказ старпома два раза не выполнил, чуб свой не укоротил. Так что снова в карцере сижу-лежу и заодно в газету пишу заметку о культурном досуге советских матросов.

Распахивают «броняшку»:

– Выходи. Заместитель командира корабля по политической части хочет посмотреть, кто у нас тут в этот раз.

Выхожу. «Большой зам» меня как увидел, так просто руками всплеснул:

– Интересная у тебя служба: то в газете, то в карцере, то в газете, то в карцере…

Впередсмотрящий

Туман, слышны удары в баковую и ютовую рынды, чуть ли не нависает над волнами впередсмотрящий: выискивает в серой пелене огни и силуэты судов. Чертовски здорово звучит это слово: впередсмотрящий! Скажешь его, и как будто ты уже не на современном корабле с радиолокационными станциями, а на старом паруснике, и все надеются только на тебя. Судьба корабля, судьба всего экипажа зависит только от твоих зоркости и усердия…

«Капитан-лейтенант Шариш»

Хотя на действующий корабль отбирают лучших представителей призывной расы, но попадают на борт и экземпляры из Средней Азии, которые по-русски ни бэ, ни мэ. Учатся они великому и могучему уже по ходу службы. Ну, и заодно осваивают корабль, свои обязанности, знакомятся с товарищами и командирами.

Один из таких вновьобучаемых никак не мог взять в толк звание своего командира. Ему объясняют:

– Он – капитан-лейтенант. Шаришь?

Матрос понятливо кивает головой:

– Капитан-лейтенант Шариш.

Ему – подзатыльник:

– Ну, ты даешь!