Искры Божьего света. Из европейских впечатлений - Николай Иванович Надеждин

приневолить к принятию архипастырского жезла. Кто-то, худо зная характер праведника, поспешил предупредить его о их прибытии, надеясь тем доставить ему приятную новость. Нил возблагодарил вестника, даже одарил его, чем мог, но тотчас же, не теряя ни минуты, бежал из монастыря в горы, и там скрывался до тех пор, пока народ, утомясь искать и ждать его, нашелся наконец вынужденным приступить к новому выбору.

Если Нил не хотел быть настоятелем своего монастыря, то это не мешало ему пещись об нем с истинно отеческою нежностью. Не искал он для него земных благ; даже отвергал постоянно все богатые приношения и вклады. Истинное сокровище учил он запасать себе там, на небесах. «До тех пор только будете вы счастливы, – говорил он братии, – пока станете жить трудами собственных рук. Пусть мир славит Господа, видя, как вы обладаете всем, ничего не имея!».

Зато, когда однажды случилось, что сарацины, вторгшись в окрестности Россано, полонили трех монахов обители Ниловой и увлекли их в Сицилию: каких трудов, каких усилий не употребил праведник, чтобы возвратить им свободу! Он собрал триста золотых монет на их выкуп и отправил с одним из братий. Эмир, у которого во власти находились пленники, наслышанный о нищете Нила, был так тронут приносимою им жертвою, что не принял денег и отпустил монахов. С тем вместе послал он письмо к святому мужу, в котором изъявлял сожаление о нанесенном его обители оскорблении, обещал ей впредь совершенную безопасность, и в заключение приглашал его самого в свои владения, надеясь присутствием человека Божия привлечь на них благословение небесное.

Нил, однако, не успокоился ласками эмира; напротив, решился не оставаться долее в стране, которая, как он предвидел, скоро должна была подвергнуться новым губительнейшим опустошениям от мусульман. Надо было бежать, но куда? На родном Востоке он паче всего боялся встретиться с ненавистными ему почестями. Безвестнее и скромнее надеялся он приютить себя у соседних латинов; и потому перебрался в Капую, сопровождаемый преданной ему братией.

Но уже свет его не мог утаиться нигде. Именно здесь он едва спасся от опасности, которой столько страшился. Герцог

Пандольер, подкрепляемый согласием граждан, непременно хотел возвести его на епископский престол Капуи, и уже решался победить упорство насилием, как был застигнут смертью. Испуганный Нил пустился искать убежища далее, во внутреннейшей глубине Абруцц. Он отправился к знаменитому Монте-Кассино, рассаднику славного ордена св. Бенедикта, древнейшего и в то время еще единственного на Западе.

Уже полная его славою, обитель вся вышла к нему во сретение, со свечами и кадилами, чествуя посещение святого мужа как великий праздник. Аббат потом проводил его сам, с старейшими иноками, в монастырь Валь-де-Люка[218], зависевший от Монте-Кассино, который уступил для всегдашнего пребывания Нилу с его братиею. Вскоре вся новая колония, состоявшая из шестидесяти монахов греческого языка и обряда, под предводительством Нила пришла в главную Монте-Кассинскую обитель благодарить за оказанное гостеприимство. Обрадованные бенедиктины просили совершить при них богослужение на греческом языке и по чину греческому. Они очарованы были великолепием и трогательностью священных обрядов Востока. Нил довершил силу произведенного впечатления мудрою, одушевленною беседою, в которой особенно настаивал на то, что любовь, одна любовь, связующая все члены тела Христова, есть верховный венец христианского совершенства. Угасавшее, но еще не погасшее, первобытное единство Востока и Запада, здесь, уже на вечере, блеснуло торжественным умилительным сиянием!

Пятнадцать лет длилось пребывание Нила в мирном Вальде-Люкском убежище. Но монастырь наконец разбогател, благодаря славе праведника; и с тем вместе начала слабеть в нем строгость монашеской жизни. Нил, как новый Моисей, поспешил вывесть свою дружину из опасного плена. Он увлек их за собой в пустыню, где надеялся, что нужда искоренит вкравшийся соблазн. Но уже было поздно. Большая часть братии, изнеженная привычкою, скоро воротилась в Вальде-Люкский Египет. Нил, с малым числом избранных, двинулся ближе к морю, и возле Гаэты, в прекраснейшем уголке прекрасной Италии, нашел себе новый, блаженный приют. Здесь горсть иноков, оставшихся ему верною, сначала должна была терпеть во всем крайний недостаток, но труд, который поставлялся им в главное условие монашеского подвижничества, благословенный Провидением, принес наконец богатые плоды. Старец был на верху святой радости.

Да! Он был уже старцем, исполненным долготою дней! Время убелило его голову, но не охладило сердца. Со всем жаром юности он продолжал свой дивный путь, во славу Бога и во благо человечества. Несмотря на неизменную любовь к уединению, круг действий его расширялся всё более и более, с тех пор как он переселился в пределы шумного, беспокойного запада. Государи и целые народы, с безусловною доверенностью к его мудрости и святости, прибегали к нему за советами, избирали его в примирители своих ссор, в ходатаи нужд и польз. К этой-то эпохе жизни человека Божия принадлежали те величественные события, которые вдохновили творческую кисть Доминикино.

Ветхая столица Латинского Запада, Рим был тогда жалким игралищем гражданского и церковного безначалия. Титло кесаря римского, созданное папами на западе, после первоукрашенного им Карла Великого, было только пустым именем для Италии. Мужественная династия Отонов упорствовала дать ему существенность силою германского оружия, но утвержденная ими власть разрушалась тотчас после их удаления назад за Альпы. В Риме сами папы явно и тайно старались подкапывать кумир, воздвигнутый их же политикой в соперничество Востоку. Иго тевтонское было для них так ненавистно, что со стороны их являлись порывы возвратиться снова под сень Византии. Так Бонифатий VII, оспоривший папский престол у Иоанна XIV, избранного Отоном II из его канцлеров (983), отправлялся нарочно в Константинополь, чтоб подкрепить себя покровительством восточно-римского кесаря. Отон III, пришедший в Италию короноваться венцом императорским и не нашедший в живых папу Иоанна XVI, возвел на его место (996) своего близкого родственника, Бруно, который провозгласил себя первосвященником Рима под именем Григория V. Это было ударом для патриотической партии, римлян, главою которой был славный Кресцентий, патриций и сенатор города, имевший огромную силу, игравший не один раз самими папами. Кресцентий был издавна предан Греции, откуда ждал единственного спасения от ненавистного ига Тевтонов: он поддерживал папу Бонифатия VII, приверженного к Византии, и в пользу его низложил папу Бенедикта VI. Не успел Отон III оставить Италию, как всесильный Кресцентий взволновал народ и выгнал из Рима Григория. На место его он призвал Филагафа архиепископа Пиазенского, происхождением калабрийского грека, соотечественника и друга нашего Нила, который и занял папский престол под именем Иоанна XVII. Изгнанник Григорий бежал в Павию. Там он проклял своего соперника. Но громы римские тогда не были еще всемощны. Надлежало