Комната одиночества - Александр Павлович Волков

с водителем по душам. Водитель поставил кассету, включил магнитофон и спрашивает меня, мол, кто это поет? А я слышу, что поет женщина. А черт его знает, кто поет. Поперебирал я в памяти, кого знаю из женщин исполнительниц. Потом обратил внимание, что поет на английском языке. Ну, думаю, Дженис Джоплин, так у той голос сорванный, а эта поет приятно. Сюзи Кватро, так у нее тяжелый рок, а тут что-то легкое, ну, и так далее. Пауза затянулась, я и говорю:

– Это Катрин Денев!

Грузин уставился на меня, как на восьмое чудо света, и говорит:

– Но она же не англичанка!

Во, поддел меня парень, в самую точку.

– Ах, извини, – говорю ему, и опять фамилию от фонаря называю, – это Роберта Флак.

Грузин глаза вытаращил, не знал, значит. А тут мне выходить, время подошло, и, слава Богу. Выбравшись из такси, стал вспоминать, правильно я назвал фамилию певицы или нет, и, конечно, вспомнил, что Флак не женщина, а мужчина, и зовут его Роберта, а не Роберто. Да черт с ним, проехали.

В общем, после двух лет службы у меня кое-что в жизни изменилось, не только ноги стали крепкими и выносливыми, как у спортсменов, но и посыпались неприятности как орехи с дерева, которое трясут.

Начинается всякая беда, как в рыцарских романах: «Однажды блистающим летним утром он вышел на бой…» Вот так же блистающим, только осенним утром, когда деревья сбросили свою листву, и только эвкалипты, эти цари, лениво пошевеливали своими ветками, в часть приполз Кешик. Издали было видно, что командир сил своих не рассчитал. Кешик закрылся в своем кабинете, ясно, что завалился спать. Все, как обычно, делали вид, что ничего не видят, и ничего не произошло. Воронин сидел за стенкой от кабинета Кешика и что-то конспектировал, Олег шлялся по пирсу и покрикивал на матросов, мичмана забились в кубрик на баржу и играли в «шеш-беш», а Кешик дрых, как сурок. Но через некоторое время, наверное, через час, не более, к штабу подкатил «бобик», из которого выпрыгнул начпо. Начпо выскочил из машины и прямым ходом к кабинету Кешика. Стал стучать, но в ответ из-за двери раздавался только разухабистый храп.

Точно начпо решительно приказал взломать дверь. Его шофер, огромный такой матрос, по виду из западных хохлов, двинул плечом всего один раз, и дверь распахнулась.

Кешик спал, раскрыв рот и раскинув в стороны руки. Стали будить Кешика, но безрезультатно. Тогда начпо приказал мне разбудить командира любыми средствами. Я сбегал за нашатырем, смочил ватку и поднес к ноздрям командира, потер виски. Но Кешик только мотал головой из стороны в сторону и просыпаться не думал. Начпо стал на меня наседать. Мол, сделайте что-нибудь, чтоб прекратить это безобразие. Вот чайник, а разве не безобразие людей из наркоза раньше времени выводить? Да черт с ним, этим начпо, я человек подневольный. В общем, решил я использовать ветеринарный прием: смочил ватку нашатырем, да так, не жалея раствора, единственно что, так это из ваты не текло, а так хорошо нашатырем пропиталась, и положил этот мокрый комок прямо Кешику на нос, да так, чтобы и рот вата прикрыла. Положил и жду, когда Кешик сотворит первый вздох. Точно, только Кешик вдохнул, как началось раздражающее действие. Кешик резко мотнул головой влево, потом вправо, а затем стал так неистово размахивать руками, будто ему в нос попала раскаленная стрела. Все отскочили по углам, все, кто присутствовал, когда сознание у Кешика включилось, он открыл глаза и сел на койке. Обвел всех присутствующих мутным взглядом и стал улыбаться, будто все происходящее не более чем шутка. Начпо, когда убедился в трудоспособности Кешика, приказал всем выйти. Что происходило за закрытыми дверями, не известно, хотя я догадывался, что. Но когда рев «бобика» возвестил о том, что начпо, наконец, уехал, я выскочил на крыльцо, чтобы убедиться, увезли Кешика или нет? Нет, не увезли, да и кому он нужен? От дороги возвратился разъяренный капитан третьего ранга Бондаренко. Он подошел ко мне и сказал:

– Кто меня заложил?

Я пожал плечами и рассказал, как все было. Кому-кому, а Кешику я не смог бы соврать. Кешик выслушал, а потом посмотрел по сторонам и процедил:

– С начпо зам уехал! Если это он меня заложил, то я не завидую ему, но если ты (пауза), то я дал приказ точить ножи.

И ушел в кабинет и закрылся, вылез только вечером, когда стемнело, пьяный в стельку.

Но вот тут-то все и началось. Все начинается с какого-нибудь одного случая. На тебя обратили внимание, а с этого все и началось. В общем, я понял, что здесь действует какой-то дурацкий закон, который не открыть никому и никогда. Пока тебе везет, живи, как живется, а как споткнулся, нужно сворачивать процесс. Все зависит от удачи. Кешику везло аж пока не получил звание капитана третьего ранга и еще несколько лет. Но процесс закрутился, уже через неделю состоялось партийное собрание, на котором Кешика исключили из партии. Исключили тихо и мирно, без всякого шума и помпезности. Жаль, я хоть и не член партии, но Кешика мне жалко. Ну, чем он отличается от Воронина? Да что говорить, камень столкнули с горы, и он покатился все быстрее и быстрее. Да и Кешик, как человек в жару, спешил непонятно зачем? Предвидя исход собрания, выпил определенную дозу и притащился к коммунистам на глаза. Как я понимаю, это облегчило Воронину задачу. Позже, примерно через неделю, Кешика сняли с должности командира группы АСС и назначили на должность водолазного специалиста – что было понижением, притом явным. Обычный, как мне кажется, произвол. Даже я, например, удивился. Могли целого капитана третьего ранга просто в другое место перевести.

Кешик произнес после получения приказа только одно:

– Раз выгнали, значит, сами и служите!

Но разве может что-то происходить просто, как в арифметике? Через несколько дней рано утром ко мне в дверь позвонили. Я посмотрел на часы – полшестого утра. Ну, думаю, опять к Важе какой-нибудь брат ломится. Важа на звонки не реагирует, глухой, что ли? Поэтому поднялся я, открыл дверь. Смотрю, стоит дочка Кешика. Она сунула мне записку и тут же убежала, и не сказала ни слова, во – ребенок!

Ну, естественно, в записке была просьба срочно зайти. Что еще может меня попросить Кешик? Я быстро оделся и пошел к бывшему командиру домой.

Улицы днем многолюдные, а рано утром пустынны и прекрасны, и таинственны, и все только по