Комната одиночества - Александр Павлович Волков

смогли развеять этот страх. Я оборзел, стать кричать на них, но мокрые переподготовщики только жались друг к другу и наотрез отказывались лезть в воду. Тогда я объявил, что на сегодня занятия закончены, а завтра все начнем снова. Пришвартовались на свое обычное место, я пошел к себе. Сижу, значит, жду. В тот день никто так и не зашел. На следующий день я вновь выгнал водолазный катер в бухту и вновь выскакивали из воды переподготовщики с вытаращенными от ужаса глазами. А когда я отпустил их на берег, то увидел, что они между собой интенсивно шушукаются.

К вечеру вернулся из командировки Олег, закончил свое расследование. Кешик тут же ему состроил приказ, по которому за переподготовщиков теперь отвечал он. Но сами-то переподготовщики об этом не знали. Утром подходят ко мне двое и говорят:

– Доктор, нужно посмотреть прекрасный город Батуми?

Я говорю им:

– Сейчас спрошу у командира, подождите.

Зашел к Кешику и попросил добро на отсутствие в течение трех дней. Кешику что, Кешик разрешил.

Ну, я и поехал. Денег, правда, ни копейки не было. Но и билет достали переподготовщики, и все остальное. В Батуми мне выделили парня по имени Давид, он должен был меня опекать. Только, если честно, я почти ничего не помню. Назначили опекуном Давида, потом погыркали между собой о чем-то и разъехались. А мы с Давидом прямиком в духан. И пошло-поехало. Позже в тот духан явились другие переподготовщики, у одного из них была машина, и начались гонки по городу. Но дельфинарий мы не посетили, зато застряли на несколько часов на набережной, пили коктейли. Я, конечно, искупался в море, вода была теплая. Потом оказались в другом духане, и тут выяснилось, что о дельфинарии жалеть не стоит, дельфины чем-то больны, а закончилось все под утро в доме Давида, где за столом, уставленным прекрасными блюдами и вином, мы болтали о грузинском роке. Кто-то говорил, что лучший грузинский ансамбль – это «ВИА-75» Бардзинашвили. А кто-то рычал, что самый лучший грузинский ансамбль «Иверия». Я только делал умное лицо и боролся со сном. Лично мне все равно, какой ансамбль лучше. Все наши ансамбли играют плохой рок.

Спать легли под утро, только я не помню, когда именно, хотя за окном вроде уже светлело. Я проснулся поздно. Смотрю, нахожусь в какой-то огромной комнате, в которой стоит пять или семь кроватей. Это для гостей, я так понял. Тело ломало, как после болезни. Вышел из комнаты – оказался на огромной террасе второго этажа. Внизу хлопотали женщины, видимо, жена и мать Давида. Когда женщины меня заметили, то почему-то спрятались за колонну и стали за мной подглядывать. Я сделал еще несколько шагов, и стало страшно – плохо гнулись суставы. Такое впечатление, что начинался полиартрит. Сразу стало тоскливо, захотелось в Поти, домой, на квартиру, которую снимал у Важи. Но до Поти было ехать и ехать. Вообще-то, это жуткое чувство – быть одному в совершенно чужом городе. Нужно было как-то отвлечься от дурных мыслей и внезапно возникшей тугоподвижности в суставах. Я-то знал причину, почему суставы одеревенели, но не стану о ней говорить. Так вот, спустился я в сад из мандариновых деревьев. Смотрю, под деревом спит парень, что вчера громче всех хвалил ансамбль «Иверия». Я хотел пройти мимо, но парень проснулся.

– Привет, – сказал он.

Я ответил.

– Ну, как ты? – опять спросил он.

– Нормально.

– Мы все разошлись, когда ты сказал, что хочешь спать. А ты чего не в доме?

– Душно, не привык. Ты далеко живешь?

– Нет, на горе, – и указал пальцем на гору, что возвышалась рядом.

– Чем занимаешься?

– Служу.

– Как это?

– Армия.

– А почему здесь?

– Деньги дал. Полгода здесь. Когда проверка, то командир вызывает.

– А что тебя дома держит? Мать или отец болеет?

– Нет, деньги дал.

– Откуда деньги?

– У нас сад в четыре раза больше этого. С этого – шесть соток, только двадцать тысяч в год можно взять. Ну, сборщикам три-четыре, остается мало! Мы берем тридцать-сорок.

– По сколько продаете?

– Зачем, сдаем по двадцать-тридцать копеек. Да что мы, у нас в городе есть миллионеры – все закупают. А мы так, бедные люди.

Я помолчал немного, потом спросил:

– Сейчас куда?

– Подожди, Давид поехал, вернутся на машине.

Я вновь помолчал немного.

– Что-то плохо мне после вчерашнего, – признался я.

– Так надо перекусить, – отозвался парень и предложил, уже обращаясь к женщинам, которых не было видно.

– Эй, дадыко, – и дальше залопотал по-местному.

Женщины накрыли стол прямо в саду, поставили бутылку, как потом оказалось, чачи, да не простой, а выгнанной из абрикосов. Я выпил рюмку и понял, что этот день закончится так же, как и предыдущий. Появился на машине Давид, опять мотались по городу, позже поехали в селение с поэтическим названием Ферия. Остановились в доме еще одного переподготовщика по имени Автандил. Опять вино, прекраснейший стол, и опять ничего не помню. Только утром очнулся и попросил Автандила отвезти на вокзал. Тогда и увидел, что едем по красивейшим местам. Автандил подливал масла в огонь, показывал места, где вчера гуляли, но я ничего не помнил, а если и помнил, то очень смутно. Внизу в долине виднелась река, я спросил, как называется, Автандил ответил – Чорох.

Я еще попытался вспомнить, что где-то читал про эту реку, но голова была тяжелая, как камень, я совершенно не соображал.

Боком мне выходило местное гостеприимство. На вокзале Автандил купил мне билет до Поти и сунул в карман червонец, так сказать, на дорожные расходы. И все. Больше в Батуми я никогда не бывал. Я трясся в пыльном автобусе, на остановках выходил на поиски пива, жажда мучила такая, что рта невозможно было открыть. Казалось, что внутренности натерли наждачной бумагой. Я сошел на очередной станции и, пока в автобус набивались очередные пассажиры, решил в магазине купить хотя бы бутылку воды, до того жажда мучила. Но не тут-то было – я забыл, что уже не гость. В общем, мне чуть не дали по морде, когда я начал права качать, кричать, чтоб никто не лез без очереди. На меня загыркали, и я понял, что может быть грустно, если не перестану привлекать всеобщее внимание, и отошел в сторону. Отошел я вовремя, в очереди сцепились в драке парни, и я побыстрее двинулся к автобусу, втиснулся в набившую его толпу.

Когда добрался до части, был почти полдень. Я зашел к себе и завалился спать. Но и поспать в тот день не удалось