Комната одиночества - Александр Павлович Волков

компания местных. Так вот, им не понравилась наша песня, и кто-то из них бросил через перегородку к нам на стол спичечный коробок, намекая: закройте рты, идиоты. Я, конечно, понимаю – не могут местные сидеть за столом без тостов, с песнями, да такими громкими. Но что поделаешь, Бог сотворил людей разными.

Так вот, когда коробок перелетел на нашу сторону. Женя молча взял в руки бутылку из-под шампанского и швырнул через перегородку. Слышим, звон стекла, вопли, Женя повернулся к двери и ждет, но за перегородкой что-то на местном диалекте проорали, и настала тишина. Ушли, кажется. А мы снова начали петь:

– Едут, едут по Берлину наши казаки!

Потом провели офицера до трапа самолета, попрощались и на такси поехали в бригаду. У КП Женька достал из кармана ручку «Паркер», сунул мне и говорит:

– Ты – друг! – и ушел.

С тех пор я его больше не видел.

А жаль – хорошо такого друга иметь.

14

Я не встречал больших акул. Правда, в Черном море не обитают хищные акулы, но Олег рассказывал, что как-то загарпунил катрана, метра на полтора и даже больше. Но я видел только балыки, которые болтались на веревке на баке пожарного катера, самих акул так и не довелось. Кешик часто по пятницам выдавал приказ: то обеспечивать оперативный режим, то еще что-то, а то просто выходили в море, бросали якорь в какой-нибудь точке и ловили пикшу. По пятницам в штабе читка приказов. Собирают всех офицеров и начальники начинают изгаляться. Вот Кешик и не любит в штабе появляться по пятницам. Рыбу ловить интереснее. Я однажды попробовал. Дали мне в руки бамбуковое удилище с голыми крючками и сказали, что достаточно просто крючки в виду опустить. Я не поверил, подумал, что это – сказка про волчий хвост. Но тут бамбук изогнулся, меня охватил азарт, я рванул удилище вверх и увидел, что пять или шесть серебристых рыбок уже болтаются на крючках. Во, дела! Забросил эту гирлянду на палубу: матросы тут же поснимали пикшу с крючков, и я снова закинул голую снасть в воду. Прекрасно! Стоим в видимости берега, дышим чистым воздухом, за бортом чистая вода, а море – сплошная манящая даль. Правда, подгребать к этому раю на наших дизелях нужно минут сорок. Это точно. Сначала выбирались из акватории порта, а там известна прозрачность воды, далее нужно два рукава течения Риони. Вода в них бурая, на ней всякие отбросы, полиэтиленовые пакеты, тучей вьются чайки и пожирают все съедобное, нечистотами разит, и уж потом вода становится чистой, радует глаз. Я любил эти точки, в стороне от речного выброса. Кроме ловли рыбы мы часто погружались с аквалангом. С аквалангом я справлялся легко, это не поточно-декомпрессионная камера, в которую нужно лазить ежемесячно. Тренировка к действию азотного наркоза, чтоб этих руководителей подняло. Подумаешь, наркоз. А если пузырь останется в организме и закупорит какую-нибудь артерию в позвоночнике? Что тогда? Кто будет такого на колясочке возить? Я помню, как меня хотели испытать. На водолазном судне засунули в декомпрессионную камеру и стали нагнетать давление. Но я дурак, что ли? Это ж до ста метров опустят, потом сиди и жди, когда тебе весь воздух из этого железного гроба выпустят. Я стал стучать обеспечивающим, чтоб выпустили меня, пока не стал режим действовать. Выпустили, шутники, и говорят:

– Док, мы хотим убедиться, что ты не спасуешь, когда придется в камере с закессоненным сидеть.

Вот дурни, проверить решили, и кого!

– Когда надо, просижу! – ответил я. – Пока не стану, зачем рисковать?

Отстали от меня в тот раз, правда, Кешику нажаловались, что я отказался проходить тренировку на устойчивость к азотному наркозу. Кешик меня в кабинет и говорит:

– Что, не знаешь, тебе ежемесячно положено в камеру ходить? Кроме того, за эти спуски ты получаешь деньги. Тебе что, денег не нужно?

– Не нужно, – сказал я, – кроме того, тот, кто хорошо переносит алкоголь, хорошо переносит и азотный наркоз.

– Ты что, серьезно? Откуда такие сведения?

Кешик явно не поверил, что меня удивило, ведь по водолазному делу Кешик должен знать все. Пришлось показать конспект, в который когда-то выписал и эти данные из медицинского реферативного журнала. Кешик на радостях послал меня за ста граммами «шила», а водолазам приказал оставить меня в покое. Так что от камеры я отвертелся. С аквалангом погружался с большой охотой – опускают на шланговом варианте, значит, если начнешь тонуть, то выдернут на поверхность в любом случае. Акваланг в воде становился почти невесомым, а вода чистая и дно песчаное, создается впечатление, что ты в бассейне. Песок на дне лежит волнами, водорослей нет, и только крабы ползают да проносятся стайки рыбок. Воздух из дыхательного автомата, громко булькая пузырьками, рвется на поверхность. Красота, даже голова не кружится. У меня вообще часто кружится голова. Как-то подошел к зеркалу, смотрю на свое отражение, а голова кругом идет. Но как только притронулся к стеклу, головокружение тут же исчезло. Тут я сообразил, что зеркало раскачивалось. Под водой можно вверх ногами плыть и ничего. Ведь по составу солей кровь такая же, как морская вода, значит – родная стихия.

В начале осени стояла отличная погода, и каждую пятницу Кешик выводил водолазное судно в точку на оперативный режим. Оперативный режим, один смех, нужно проплыть под днищами кораблей и убедиться, что никто не поставил мину. Какая к черту мина? Кому наши суда нужны? Я понимаю, где-нибудь в ЮАР мины цепляют, а у нас зачем? Хотя Олег как-то на полном серьезе рассказал, что видел ласты удирающего турецкого диверсанта. Трепло, он узнал ласты турецкою диверсанта только по одному признаку – таких в продаже не встречал. Чудак, все ему опасность войны мерещится. Да и зачем турецкому диверсанту выгребать почти сто миль от границы, чтоб в мутных потоках Риони искупаться? Нет, врал Олежек, хотя не трепло.

Но погода в начале осени в этих дурацких краях действительно прекрасная. Ни дождей, ни ветров, ни, самое главное, комаров. Да, совсем забыл, ведь к этому времени уже цитрусовые созревают. Это значит, что начинаются комиссии. Одна за другой, одна за другой. Вот и той осенью к нам навалила комиссия, сразу несколько человек. По мою душу приехал маленький такой, щупленький подполковник. То ли язвенник, то ли хронический алкоголик, я так и не разобрался толком. Ведь с момента первой нашей встречи коллега все клянчил у меня атропин, хотя знал, бестия, что