Комната одиночества - Александр Павлович Волков

еще у одного лейтенанта. Так вот, Жора присутствовал при всех наших потугах занять денег. Потом был с нами, когда мы проехали в курортную зону в ресторан, в котором пили, веселились, познакомились с девочками. Но ничего путевого с ними не вышло, потому что лейтенант напился, и пришлось девочек оставить и отвозить лейтенанта домой. Но деньги кончились, и когда нужно было расплачиваться за такси, потому что назревал скандал, Жора полез во внутренний карман пиджака и достал пять или шесть «четвертаковых» купюр. Я тогда чуть не упал от удивления.

Когда Жора пригласил меня на выпивку, я тоже чуть не упал, но потом интерес разобрал меня. Я согласился. Так что? Дома у Жоры уже находились две подруги. Одна из них – Машка. Я хотел, было завернуть с порога, но Жора попросил не портить ему вечер, и я остался. Вторую тетку я не знал. Да она мне и не была нужна, меня интересовала Машка.

Машка села напротив, и все пыталась поймать мой взгляд. После третьей кружки и этих ублюдочных тостов я посмотрел в ее глаза, они, как мне казалось, были наполнены слезами. Мне стало жаль Машку. В общем, Машка тут же подсела ко мне, стала шептать на ухо, как она меня любит и все такое. Мы помирились. Жора подмигнул мне и указал кивком на дверь в соседнюю комнату. Я-то сразу понял, что в соседней комнате можно уединиться, посмотрел на Машку. Она для скромного вида опустила голову. Я встал и потащил ее за руку.

– Пойдем, – говорю ей, – пошепчемся наедине.

Когда вошли в комнату, то в первый раз ее поддел, добавив:

– Пошепчемся о проблемах еврейского вопроса.

Она посмотрела на меня как на человека, который не очень удачно пошутил, и улыбнулась, и сразу стала раздеваться. Я слышал, как Жора с подругой начали смеяться, вернее, не смеяться, а ржать, будто за стеной проводился вечер юмора на скотном дворе.

Машка привлекла меня к себе и зашептала:

– Ну, зачем ты меня мучаешь? Разве тебе со мной плохо?

– Хорошо, – отвечаю ей, а сам думаю, только бы не завелась, что я для нее в жизни самое главное.

В общем, могла Маша фразу загнуть.

Машка так нежно ко мне прикасалась, будто я ребенок ее, а не любовник.

Потом я захотел выйти из комнаты, но в соседней тоже стало тихо.

– Ты что, не понимаешь? – удивилась Машка.

– А что? Ну, выйти мне нужно, – говорю я.

– Ты что, вообще? Как не понятно? – продолжила Машка и состроила глаза, как у дойной коровы.

– А если очень нужно, – не унимался я.

– Ну, выйди, черт с тобой, – прошептала она, и что-то хотела добавить, но промолчала.

Я вернулся к ней и говорю:

– Это только евреи такие, ничего не скажите, что думаете на самом деле. Поэтому вы нас и оккупировали.

Она отодвинулась от меня, когда услышала мои слова, и шепчет:

– А кто виноват, что вы такие?

– Какие?

– Тупые.

– Это кто тупой?

– Тот, кто говорит все, что думает.

– А лучше притворяться? – я еще подумал тогда, что она меня разыгрывает.

Серьезно она не могла говорить, ведь только-только помирились, нет, я не поверил, что она говорит серьезно.

– Мне один мужик в поезде рассказывал, что любой еврей, еще не успев родиться, зачисляется в какую-нибудь жидомасонскую ложу, чтоб потом сподручней было в начальники пролезать.

– Что с тобой сегодня? Ты был на каком-то сборище?

Но я продолжал свое:

– Интересно, как посмотрели бы масоны на тебя, когда стало бы известно, что я твой любовник?

У Машки потемнели глаза, и она ответила так:

– Знаешь, миленький, когда еврей спит с гойкой, то семя уходит на сторону, а когда еврейка спит с гоем, это то, что нужно, семя остается в ребенке. Вот так.

Вот что она подготовила, а я и не знал такого.

Я вскочил и сказал ей так:

– Значит, я в дураках? Вот как!

Машка в слезы и говорит, громко так, наверное, Жора в соседней комнате слышал:

– Миленький, давай я с тобой еще раз пересплю или что хочешь, сделаю, только не надо больше на эту тему говорить.

Я захотел что-то ответить, но тут в дверь постучали, стало ясно, что Жора созывает всех к столу. Я молча оделся и вышел. Через некоторое время вышла Машка. Вышла и села рядом со мной, как ни в чем не бывало. Во, нервы у женщины! Бедный ее муж, впрочем, еще голова моя не болела о мужьях подруг, с которыми сплю.

Жора вдруг спрашивает:

– Послушай, дорогой, а какой у тебя принцип в жизни?

В тот вечер вообще был сплошной философский диспут, только в различном оформлении – то в постели, то за столом. Вообще-то, у Жоры бывает: вдруг накатит желание докопаться до истоков всего.

– Умение терять, – отвечаю ему.

Жора усмехнулся в ответ:

– На таком принципе далеко не уедешь. Сломаешься посредине Поти.

Я подумал, что Жора хоть и сволочь, но сейчас кое в чем прав.

– А твой? – спрашиваю Жору.

Машка меня легонько за руку дергает. Тут я поймал себя на мысли, что еле сдерживаюсь, чтоб не вертануть своей рукой так, чтобы Машка кубарем покатилась по комнате. Но сдержался, черт с ней – поднахваталась всякой ерунды, вот и несла мне как на политических читках.

– Мой? Компромисс, иначе конец.

– Компромисс – это не принцип, это – средство.

Машка опять меня за руку выше локтя дернула, и опять я сдержался, чтоб ей не ответить тем же. Тут меня окончательно завело. Что же получается, Жора думает, что я не разбираюсь, для кого какой принцип нужен? И кто чего хочет? Я ему говорю:

– Компромисс тоже может сломать, да так, что только половину положенного проживешь.

Тут Машка меня опять за руку дергает, а та, вторая подруга, имени которой я уже не помню, аж взвыла от смеха, как гиена, видимо, моя морда давала повод для такого смеха. И я решил смягчить ситуацию:

– Впрочем, Жора, тебе нечего опасаться, все грузины долгожители.

Та подруга опять в смех, а Жора покрутил головой из стороны в сторону и тихо начал смеяться. Непонятно, над чем.

Мне стало ясно, что Жора затеял весь этот вечер только для того, чтобы блеснуть перед девками. Вообще-то, у него есть манера блеснуть. Помню, подцепил Жора на курорте какую-то залетную, ей оставалось два или три дня в Поти находиться, так все эти дни Жора возил ее по духанам и ресторанам, показывал своим знакомым и говорил:

– Это моя женщина!