Комната одиночества - Александр Павлович Волков

– Нет, – продолжил я по поводу ее имени, – все нормально.

– Я же вижу.

«Вот зануда, – подумал я, – и чего пристала?»

А Машка действительно оказалась-таки занудой, потом это раскрылось в полной мере. Особенно, когда я стал с ней встречаться. Вела себя так, будто у нее нет мужа. Вот и в первый раз, когда она прицепилась ко мне из-за своего имени, стал я ее убеждать, что нравится мне имя Маша, она ни в какую – ты притворяешься, а я, мол, не виновата, что родители такое имя дали. В общем, намучился я, пока доказал ей, что мне до лампочки, какое у человека имя, какая фамилия и какой он национальности. Я как все – интернационалист.

Она медленно натягивала платье, шуршала складками и шмыгала носом, ну прямо девчонка. Ее волосы были чуть светлее к концам, видимо, осветлила перекисью или еще чем-то. Поэтому, когда она встряхивала головой, копна волос напоминала куст перекати-поле, который несет ветер.

Я возьми да брякни:

– А что, Маша, местные тебе не нравятся? Вроде с виду такие представительные мужчины.

Она как раз приготовилась натянуть платье через голову и стояла посреди кабинета, всунув руки вовнутрь платья. Так и застыла. Посмотрела на меня, да так, будто мы с ней минимум сто лет знакомы и говорит:

– Попробовала один раз. Так лежит, орет: «Зарежу!» – и ничего.

Ну, я-то ей не поверил. Сосо, механик с пожарного катера, при каждой встрече рассказывает мне о своих победах, говорит, что специализируется только на приезжих. Сосо не пьет ни водки, ни вина, все в футбол играет с матросами, когда Кешик назначает физо проводить. Так что Сосо веришь – здоровый мужик.

Я говорю Машке:

– Ты нарвалась на такого местного, это точно.

А она, дура, только посмеялась в ответ. Зануда, одно слово, и чего я с ней связался? Все у меня так, по случаю, специально ничего не делаю, но получается, будто не я сам по жизни шагаю, а меня ведут.

Потом я проводил Машку до забора реммастерских, в этих самых мастерских служил ее муж. На прощание говорю:

– Маш, чего ты называешься Машкой, а сама как цыганка выглядишь?

– Я не цыганка, миленький, я еврейка.

Вот смешная, думала, меня огорошить, и чем – будто я не понял сразу, кто она, ведь за версту видно. Сама-то, какая ушлая. Только среди них и есть такие ушлые, сквозь стену пройдут.

Потом уже, у ворот реммастерских, мы расстались. Вроде и не договаривались о встрече, но уже на следующий день она позвонила мне в кабинет и выложила план-график встреч и мест. Тут было все учтено: и дни дежурства ее мужа, притом, где именно супруг ее дежурит – или по комендатуре, или по части, или по штабу. И через, сколько дней у мужа начинается командировка, и куда, и на сколько дней. В общем, всю подноготную, будто я не случайный партнер, а член семьи. Правда, какой?

Я слушал, слушал, потом возьми и брякни:

– А если я не хочу?

В трубке сразу молчание, потом поскуливание. Я специально трубку не бросил. Я всегда так, что-то сотворю, потом отрекусь, и на тебе – пора уносить ноги, тут во мне бес просыпается и хочется весь процесс пронаблюдать до конца.

Ну, кончилось тем, что Машка меня уговорила.

– Ты сейчас просто злой, потому что я к тебе навязалась. Прости!

И нашла же слово «прости», ведь я с ней, так сказать, спал только один раз, и уже прощения просит. Я промычал что-то в телефонную трубку, потом согласился встретиться. Но, нужно это признать, мой холодный тон разговора очень Машку насторожил и настроил на серьезные отношения. Она, наверное, думала, что я какой-нибудь молокосос, а тут не то оказалось. Я, правда, не знаю, кто я. Иногда кажется, что уже кое-что из себя представляю, иногда кажусь себе таким ничтожеством, что стыдно даже незнакомому человеку в глаза посмотреть. Тогда хочется закрыть глаза и никогда не открывать, но когда я глаза все-таки открываю, то все вокруг становится совсем другим, как будто в другом освещении.

Вот и Машка постоянно твердила, что я особенный, таких, как я, у нее еще не было. Я как-то спросил ее:

– Сколько у тебя было?

Она посмотрела на меня, как на полного идиота, но потом сказала:

– Это были капризы, по-настоящему только ты мне нравишься.

Врала, конечно, но все равно, слышать такое приятно.

Но уж больно она была ненасытная, как будто действительно без мужа живет. Муж у нее представительный такой капитан третьего ранга, огромного роста детина. И что характерно – не курил и не пил. Я, например, терпеть не могу табачного дыма. Как закурят при мне в каком-нибудь помещении, так меня сразу в дрожь бросает. А попробуй, сделай замечание старшему офицеру, чтобы прекратил курить в неположенном месте, тут же построит по стойке «смирно». А Машка, зараза, курила, да так нагло, могла прямо на улице закурить. Да, прямо на улице, и ей было глубоко наплевать, что местные на нее смотрят и возбужденно гаркают. Вид у Машки тогда – полный отпад: ярко накрашенные губы, темное лицо, распущенные по плечам черные, как ночь, волосы, просветленные на концах, и сигарета. Ну и гыркали биджуки, прямо смех, а те, что на машинах проносились мимо нее, жали на клаксоны, как идиоты.

Я все время побаивался, что частые заходы Машки в мою амбулаторию привлекут внимание. Но все волнения оказались напрасны. Очень скоро ко мне стали ходить на процедуры пять или шесть женщин Машкиного возраста. Так что она и себе, и мне обеспечила полное алиби.

Машка с мужем жила в доме для военных, поэтому проникнуть в ее квартиру незамеченным было трудно. Правда, если проскользнуть к ней до 18 часов, когда с работы и со службы еще не все вернулись, то проблем никаких, а вот если позже, то проблемы. Но я выбрал путь, не подкопаешься. Я делал так: заходил в крайний подъезд, поднимался на последний, на пятый этаж, потом вылезал на крышу, шел к Машкиному подъезду, опускался в него – она жила на пятом – и тут же нырял в дверь. Дверь Машка оставляла открытой. Если признаться, Машка мне надоела уже после первой встречи. Но как было от нее отвязаться? Я не водил ее к себе на квартиру, как некоторых. К ней сразу бы начал Важа приставать, а