Книга Гусыни - Июнь Ли

поощряла тебя писать что угодно и в любой манере, которая кажется тебе естественной, но ты так и не переросла этап причудливых фантазий. Более того, я могу сказать: ты свернула не туда. Все эти рассказы о птицах и птичнике, тигре и лисе, совятах-близнецах, говорящих цветах, ведьмах и лесе совершенно не оправдывают моих ожиданий.

И что она сделает – скажет, что я не заработала на кусок хлеба?

– Твою первую книгу делает примечательной то, с какой жестокой честностью ты изобразила деревенскую жизнь. Полагаю, люди скажут то же самое, когда выйдет вторая книга. Теперь, когда обстановка изменилась, возможно, ты сумеешь так же реалистично рассказать о своей новой жизни, а не будешь писать эту фантастическую чепуху, – сказала миссис Таунсенд. – Твоя цель – использовать глаза и уши, а не скудное детское воображение.

Я посмотрела на нее, не зная, какое выражение лица будет подобающим.

– Для твоей новой работы у меня есть название получше, – сказала миссис Таунсенд. – Как насчет «Аньес в раю»?

– Аньес – это я?

– Помнишь, что тебе сказал французский издатель? Людям интересно узнать о твоем опыте обучения в английской школе, и следующая книга должна быть о Вудсвэе. Разве ты не согласна?

– Да, Касуми, – ответила я, уже пожалев, что упомянула о том, что пишу еще одну книгу.

– Тем не менее я довольна прогрессом, которого ты достигла, – сказала миссис Таунсенд.

Я подумала, что лгать она умеет не хуже меня. И поблагодарила ее.

– Думаю, сейчас самое подходящее время, чтобы начать новую книгу, – сказала она. – Ты приспособилась к ритму здешней жизни, но твои впечатления все еще свежи. А ты как считаешь? Я с радостью помогу тебе. Ваш почтмейстер, как там его зовут, он ведь поработал над твоей первой книгой, не так ли?

– Месье Дево, – ответила я. – Да, он кое-чему меня научил.

– Ты поддерживаешь связь с ним? – спросила миссис Таунсенд, внезапно встревожившись.

– Нет, в прошлом году он переехал.

– И не оставил нового адреса?

– Нет, – ответила я.

– Какая жалость. Он помог тебе начать карьеру. Ты по нему скучаешь?

– Скучаю ли я по нему? О нет, – ответила я.

Миссис Таунсенд всмотрелась в мое лицо. То, что у меня получалось убедительно лгать, имело и свою темную сторону: когда я говорила правду, это звучало как ложь.

– Похоже, ты забыла его, несмотря на оказанную им помощь, – сказала она.

– Это не так, – возразила я. – Но вы говорили, что я должна смотреть вперед, в новую жизнь.

– Да, – подтвердила она. – Разумеется, не следует забывать людей, которые тебе помогли, но мы должны приветствовать перемены.

И напомнила мне, что я могу обратиться к ней в любое время, если понадобится помощь с книгой.

Я чувствовала себя полевой крысой из басни Лафонтена, которую мы читали в школе. «Как в мире все огромно!» – восклицает крыса, отправляясь навстречу приключениям, и поздравляет себя с тем, что она больше не полевая крыса, а утонченное создание. И когда она видит устрицу на пляже, то говорит себе, что искушенным гурманам должны нравиться устрицы, и сует голову в раскрытые створки. Как и эта крыса, я попалась. И была обречена.

В тот вечер я написала Фабьенне: «Я подумала, не пора ли мне написать новую книгу. Все говорят, что мой опыт в школе был бы интересен читателям. Как тебе идея?»

♦

– Миссис Таунсенд разрешила мне гулять, если у меня нет уроков, – сказала я Микеру на следующий день, когда он пропалывал сорняки.

Была середина дня, и оставался еще час, прежде чем девочки выйдут в сад.

– Это хорошо, – отозвался он.

– Я могу вам помочь, если надо.

– Боюсь, мне не нужна помощь. – Он расправлял листья выкопанного одуванчика так, словно расчесывал тонкие волосы ребенка.

– Но можно я все равно побуду здесь и поговорю с вами? – спросила я. – Можно составить вам компанию?

Он положил совок на край клумбы и посмотрел на меня. Вблизи я заметила, что глаза у него такие же зеленовато-серые, как у миссис Таунсенд.

– Дело в том, что я не силен в разговорах, – сказал он.

– А… – протянула я. – Но сейчас-то вы со мной разговариваете.

– Чтобы с вами разговаривать, мне приходится отрываться от работы.

Я мысленно подобрала слова, прежде чем заговорить:

– Если вы будете даже наполовину любезны, то сделаете мне одолжение[18].

Одному богу известно, как это прозвучало для Микера, поскольку его лицо с почти не сходившим с него деревянным выражением расплылось в детской улыбке.

(Наполовину – это английское выражение, которое я подхватила у девочек, стало одним из моих любимых. «Наполовину», «на половину этой половины» – даже сейчас я люблю повторять его мысленно, когда меня терзают противоречия. Уменьшите боль жизни наполовину, и мы не избавимся от боли. Уменьшите радость жизни наполовину, и радости все равно останется достаточно, чтобы уменьшить ее еще наполовину. Воистину, жизнь может быть забавной штукой, наполовину слишком щедрой, наполовину слишком скупой. У меня есть привычка разговаривать с моими гусями, как с самой собой: «Вы наполовину слишком глупые. Вы наполовину слишком гордые».)

Я попыталась придумать другую причину, которая помешала бы Микеру меня прогнать. Если я скажу ему, что мое окно слишком громко дребезжит во время грозы, ему придется заняться им.

– Миссис Таунсенд советует написать книгу о моей здешней жизни, – сказала я. – Может быть, вы сумеете мне помочь.

– Чем же я могу помочь? – с озадаченным видом спросил Микер.

Я не знала, что ответить, чтобы убедить его. Я не была Фабьенной. Ее ум был быстрым, как летящая птица. Мой ум был подобен поезду, и кто-то должен был проложить рельсы.

– Я не читаю и не пишу по-французски, – сказал Микер.

– Мне нравится проговаривать что-то. Это помогает мне думать.

– Что-то? Проговаривать? Разве вы не можете поговорить с девочками? – с неподдельным любопытством спросил Микер. – Или с миссис Таунсенд?

– Миссис Таунсенд славная. И девочки тоже славные, – ответила я. – Но, видите ли, я другая. В газетах меня называют козьей пастушкой и свинаркой. Меня называют крестьянской девочкой-писательницей. Есть вещи, которых миссис Таунсенд и девочки не понимают.

Микер серьезно кивнул. Вид у него был сочувственный, и мне стало стыдно. Я пыталась превратить свой мозг в птицу, но он лишь трепыхался, как неуклюжий шмель.

– Я понимаю, что вы чувствуете, – сказал он.

– Правда?

– Люди часто кажутся мне странными.

– Какие люди? – спросила я. – В каком смысле странными?

– Большинство людей. Вы правы, миссис Таунсенд и девочки не из того же мира, что и вы. Но не думаю, что это единственная причина, по которой люди кажутся друг другу странными. Когда я