Книга Гусыни - Июнь Ли

Фабьенна

6 мая 1954 года

Ma chère Аньес!

Такое чувство, будто мы в разлуке уже много лет, но календарь говорит, что всего четыре месяца. Я скучаю. Не то чтобы у меня не было друзей, с которыми можно гулять по вечерам, но они мне неинтересны. Несколько стаканчиков – это все, что им нужно, чтобы быть довольными собой или почувствовать себя достаточно уставшими и лечь спать с ощущением, что им есть чему радоваться. Если повезет прогуляться или потанцевать с девушкой, они ведут себя так, словно они короли мира. На какую жалкую, беспросветную жизнь они себя обрекают.

Если бы не ты, я мог бы стать одним из них: встречаться с девушками, которые мало что знают о жизни, и в конце концов жениться на наименее отталкивающей.

Что ж, брак – глупая штука. Аньес, я надеюсь, ты не поймешь меня неправильно, но я не думаю, что нам с тобой нужен брак. Должно быть что-то лучше этого.

Фабьенна, как обычно, в мрачном настроении. Может быть, ей тоже ужасно скучно. Жаль, что, когда сходятся двое скучающих людей, они никогда не находят способа друг друга развлечь.

Жак

7 мая 1954 года

Аньес!

Я решила снова потратить на тебя хороший лист бумаги, но ты также должна знать, что я не вечно буду такой дурой.

Вчера вечером я сказала Жаку, что он идиот, если думает, будто его любовь что-то значит. Я не дала ему возможности повторить его обычные слова о том, что он знает тебя и доверяет тебе и что вы двое уже спланировали грандиозное совместное будущее. Я указала ему, что ты так и не согласилась на его предложение навестить тебя в Англии. «Разве это тебе ничего не объясняет? – спросила я Жака. – Разве ты не видишь, что Аньес ты больше не нужен?»

«Что мне делать?» – спросил он меня.

Я посоветовала ему пойти в армию.

«Зачем?» – спросил он.

«Сен-Реми – не единственное место в мире, – сказала я. Если он не может найти здесь ни одной умной или интересной девушки на свой вкус, ему нужно уехать. – Не застревай в Сен-Реми, – предостерегла его я. – Здесь застревают только девушки».

«А как же Аньес? – спросил Жак. – Я обещал, что дождусь ее».

«Она не вернется, – сказала я и предложила: – Хочешь поспорить?»

Он сказал, что готов дать голову на отсечение: ты вернешься.

Боже, какой же он дурак.

Я сказала ему, чтобы он пошел на кладбище и начал копать себе могилу.

Фабьенна

Эти письма, которые я читала и перечитывала до самого сигнала к ужину, висели надо мной, как темные тучи. И Фабьенна, и Жак были мной недовольны. В своем письме я объяснила Фабьенне, что должна начать книгу сейчас, не дожидаясь возвращения домой, к ней, иначе мне никогда не разрешат уехать. Либо она отказывалась это понимать, либо у нее были свои причины для ярости.

Что имела в виду Фабьенна, написав, что девушки застревают в Сен-Реми? Давным-давно мы решили: в жизни имеет значение только то, что создаем мы вдвоем. Сен-Реми, в зависимости от настроения Фабьенны, мог быть скучным, или глупым, или в меру интересным. Мы не знали мира за пределами Сен-Реми, пока не начали ходить к месье Дево. И именно поэтому она отправила меня в Париж и Англию. Я уехала из дома и теперь знала, что мир, на который она хотела, чтобы я взглянула, похож на произведения искусства, которые миссис Таунсенд показывала нам в музеях и галереях: пейзажи с особым настроением; портреты мужчин и женщин в красивых шляпах и с украшениями; иногда обнаженные, а часто и скрюченные статуи, которые якобы изображают древнегреческих богов или библейских персонажей – обнаженные и скрюченные, как бы вы ни желали им иной судьбы. Но теперь этот мир утрачивал новизну. За несколько месяцев вдали от Сен-Реми я начала кое-что понимать: меня не особенно заботило, какое впереди будущее, лишь бы быть с Фабьенной.

Фабьенна скучала. Я тоже. Я не знала, скучно ли нам по одним и тем же причинам. Когда ей все надоедало, она придумывала для нас игры, и я знала, что она прибегает к этим выдумкам, поскольку не выносит скуки так же, как большинство людей в нашем мире. Я не боялась скуки, но опасалась, что, если скука одолеет Фабьенну, произойдет что-то колоссальное, что-то ужасное, что-то, способное изменить нас с ней навсегда. Я готова была делать все, о чем она просила, лишь бы ей было интересно жить.

И сейчас в ее письмах сквозило какое-то отчаяние. Я бы не удивилась, если бы на следующей неделе она написала, что Жак утонул или заболел и скоропостижно скончался. Но даст ли мне это повод вернуться в Сен-Реми?

Мне приелась навязанная роль девочки-писательницы в чужом для меня мире. Пришло время положить этой игре конец, и на сей раз мне предстояло действовать в одиночку.

♦

На следующий день миссис Таунсенд послала за мной, когда я собиралась выйти в сад. Я хотела задать Микеру несколько вопросов: случалось ли девочкам покидать Вудсвэй по семейным обстоятельствам и как можно организовать поездку из Лондона в Париж.

– Думаю, тебе пора научиться кое-чему новому, – сообщила миссис Таунсенд, указывая на пишущую машинку на своем столе. – Я заказала для тебя французскую машинку. Она подержанная, но в хорошем состоянии.

Машинопись не входила в учебную программу, в отличие от каллиграфии. В Вудсвэе нам приходилось много писать – сочинения по искусству, литературе и музыке, впечатления о посещении театров, музеев и галерей. Миссис Таунсенд интересовала скорее манера изложения, чем содержание. Мы писали сочинения своим лучшим почерком, и она передавала по рукам особенно удачные тексты, чтобы показать нам, насколько аккуратно выполнены эти работы. Мои она никогда не выбирала. В классе была пишущая машинка, но ею никто не пользовался. У миссис Таунсенд имелась своя машинка, на которой она вела школьную переписку.

Я всегда хотела научиться печатать на машинке. В конторе месье Шастена в Париже я видела, как несколько элегантно одетых молодых женщин стучали по клавишам. Они вели жизнь, которая, как я иногда себе представляла, могла стать и моей. Работать в конторе было все равно что сидеть в классе, выполняя распоряжения и задания и не привлекая особого внимания. Единственная разница состояла в том, что вместо домашних заданий я приносила бы домой деньги. После работы начиналась бы моя настоящая жизнь, я проводила бы ее с Фабьенной. Чем в течение дня занималась бы она? Я пыталась вообразить ее в конторе за пишущей машинкой, или в