Книга Гусыни - Июнь Ли

Я не уловила в ее поведении явных признаков недовольства. Миссис Таунсенд не отличалась терпением, и я заметила, что со мной она меньше старалась скрывать раздражение на лице или в голосе, чем когда разговаривала с другими девочками.

– Не знаю, – ответила я. – Я еще над этим работаю.

– Это мне известно, – сказала она. – Но тебе нравится то, что ты написала?

Я на мгновение задумалась.

– По-моему, начало хорошее, – осторожно сказала я. – Но есть моменты, которые я надеюсь улучшить.

– Какие именно? – спросила она.

Я перевела глаза на книжные полки за ее спиной, надеясь, что мне удалось изобразить тот самый взгляд, который в прессе называли озадаченным и растерянным.

– Не могу сказать, – ответила я. – Я их только чувствую.

– Ну что ж, – произнесла миссис Таунсенд. – Вот что я думаю, Аньес. Пока ты справляешься хорошо.

– Правда?

– Я не говорю, что все идеально. Согласна, многое нужно улучшить, но пока ты превосходишь мои ожидания. – Я так привыкла, что миссис Таунсенд постоянно меня критикует, что на мгновение растерялась, не зная, как реагировать. – Больше всего обращает на себя внимание то, что ты переросла детскую мрачность твоих первых двух книг. Ты также переросла пристрастие к сказкам. Помнишь, еще недавно ты писала в дневнике эти фантастические рассказы? Возможно, для большинства девочек твоего возраста они и безвредны, но я ожидаю от тебя большего, понимаешь?

– Да, Касуми.

– Рада видеть, что ты оставила этот этап позади. Ты стала более уверенной в себе, и запечатлела нечто зыбкое и мерцающее, как и подобает девочке в твоем положении.

Я опустила взгляд на свои ноги в туфлях с блестящими серебряными пряжками.

– Но, как я уже сказала, есть кое-что, что мы должны исправить. Во-первых, несмотря на определенные успехи, твоя французская грамматика далеко не безупречна.

– Простите, – сказала я.

– Не нужно извиняться. Моя работа – учить тебя, а ты у нас всего четыре месяца. Кроме того, эту проблему легко решить. Именно это и делал твой почтмейстер, не так ли? Мне не составит труда кое-что для тебя отшлифовать.

Говоря о месье Дево, все называли его «моим почтмейстером», хотя он был моим не больше, чем мои книги.

– Есть еще кое-что, что мне кажется особенно интересным, – сказала миссис Таунсенд. – Похоже, ты не слишком расположена писать о себе. Ты согласна? Откуда такое нежелание?

Я была потрясена, поскольку думала, что все написанное было обо мне.

– Нежелание? – переспросила я.

– Как бы это сказать? Из всех персонажей в этих главах ты кажешься наименее прозрачной.

– Наименее прозрачной? – переспросила я.

Я не помнила, чтобы пресса и критики использовали это слово при описании «Счастливых детей».

– Да, непрозрачной, – подтвердила миссис Таунсенд. Она взяла экземпляр книги, который держала на кофейном столике с тех пор, как я приехала, и открыла загнутую страницу. – Если ты прочтешь вот этот абзац о том, как наблюдала за родами девочки постарше, или вот этот, о том, как разнимала дерущихся свиней… Хотя ты и не написала, что именно чувствовала в те моменты, твой стиль письма был напряженным, и мы можем понять, что ты чувствовала.

Я не знала, что она имела в виду, когда говорила о напряженности.

– В книге много жестоких моментов, но в твоем стиле есть какая-то особая ясность. Как в идеальной пьесе до мажор на фортепиано.

Я окончательно растерялась. И даже подумала, не забыла ли миссис Таунсенд, что я освобождена от занятий музыкой.

Она подошла к пианино, стоявшему в углу. В доме было три фортепиано, на которых ученицы могли упражняться, но это, находившееся в гостиной миссис Таунсенд, было для нее особенным. Она нажала несколько клавиш.

– Как это звучит для тебя?

– Громко? – наугад ответила я.

– Это звучит, как твои первые две книги. Ясно и чисто. Твои первые две книги были написаны безоблачным умом, – сказала она. Затем сыграла еще несколько нот. – Как насчет этих звуков?

Они были такими же громкими, но мне хватило ума этого не говорить.

Она снова нажала на те же клавиши.

– Как это звучит для твоих ушей?

– Облачно? – нерешительно ответила я.

– Точно, – сказала она и сыграла незнакомую мелодию. – Это звучит ближе к тому, что ты написала в последние несколько недель, – немного мутно, туманно, если ты понимаешь, о чем я.

Я не уловила разницы. И почувствовала, как сердце забилось быстрее. Неужели это тот самый момент, когда меня разоблачат как самозванку?

Миссис Таунсенд вернулась на диван.

– Ты выглядишь бледной, – сказала она. – В чем дело?

Я ответила, что расстроена из-за того, что не совсем правильно поступила со своей новой книгой.

– Но я имела в виду не это, – возразила она. – Я всего лишь сделала несколько замечаний. К тому же, как ты сама сказала, это только начало. – Она жестом предложила сесть рядом и обхватила меня за плечи. – Думаю, ты неправильно меня поняла, – сказала она. – Это хорошее начало, и мы вместе постараемся сделать его великолепным.

♦

Через несколько дней миссис Таунсенд вручила мне конверт. Она демонстративно проверила имя и адрес отправителя, а затем ущипнула его, указывая на его толщину.

– Твоей подруге Фабьенне есть что тебе сказать, – заметила она.

– О… – растерялась я. – Она рассказывает мне обо всем, что происходит в нашей деревне.

– А также помогает своему брату, передавая тебе его письма?

– Жаку? Нет, это невозможно. Они не ладят.

– Ты написала Жаку, чтобы он перестал тебе писать, как я тебе велела?

– Да.

– Он тебе ответил?

Я покачала головой. Миссис Таунсенд не сводила с меня взгляда, и я объяснила ей, что Фабьенна и Жак из бедной семьи.

– Они бы не стали отправлять мне письма по отдельности, если бы были близки, – сказала я. – Любой счел бы, что они транжирят деньги на отдельные марки, чтобы писать мне, но, видите ли, они терпеть не могут друг друга.

– И ты не переживаешь из-за того, что разорвала отношения с Жаком?

На долю секунды я подумала, не притвориться ли снова мертвой, застыв, как будто я не услышала вопроса. Но письмо Фабьенны все еще было зажато в руке миссис Таунсенд, и я рисковала лишиться его, если скажу что-нибудь, способное ее разозлить. Нерешительно кивнув, я ответила, что стараюсь забыть Жака, и работа над новой книгой мне в этом помогает.

Миссис Таунсенд осталась довольна ответом и протянула мне конверт:

– Возможно, несколько дней тебе будет немного больно, но что такое жизнь без маленьких огорчений?

5 мая 1954 года

Аньес!

Что значит – ты начала новую книгу? Это самое