Книга Гусыни - Июнь Ли

универмаге, где продают красивую одежду, или в магазине – например, в магазине канцелярских принадлежностей или в аптеке вроде тех, парижских, где меня фотографировал месье Базен, но ни одно из этих мест ей не подходило. Возможно, она могла бы стать садовницей. Она легко справилась бы почти с любой работой, которую выполнял Микер; единственное, чему ей нужно было научиться, – это водить автомобиль.

Миссис Таунсенд велела мне опробовать пишущую машинку. Я коснулась нескольких клавиш, не нажимая их.

– Знаешь, почему я хочу, чтобы ты научилась печатать? – спросила миссис Таунсенд.

– Потому что это полезный навык?

– Да, и поэтому тоже, – ответила она. – Но что более важно, ты писательница. Пишущая машинка и авторучка, которую я тебе подарила, должны стать твоими верными помощниками на этом поприще. А теперь присаживайся. Напечатай несколько строк. О правильной постановке пальцев пока не беспокойся. Над этим мы поработаем.

Меня уже ждал лист бумаги, но я не знала, что печатать.

– Вот, – продолжила миссис Таунсенд, положив рядом со мной блокнот, такой же, как те, которые она дала мне для работы над книгой, но больше размером и в кожаном переплете более темного синего цвета.

Она открыла блокнот. Первое предложение было незнакомым, и следующее тоже. Через пару строк я узнала свое описание вокзала Аустерлиц в Париже, но миссис Таунсенд изменила большинство слов, так что теперь там было не «серые здания возле вокзала выглядели суровыми, как парижане», а «стоило мне выйти с вокзала, как меня напугал поток парижан, проходящих мимо с холодным безразличием на лицах, и серые равнодушные здания позади них».

Миссис Таунсенд, придвинувшая стул, чтобы сесть со мной рядом, внимательно наблюдала за мной. Я старалась сохранять нейтральное выражение лица.

– Видишь, тут все более или менее так же, как ты и написала, – сказала миссис Таунсенд. – Я только сгладила некоторые шероховатости. Давай запланируем, что каждый день после полудня ты будешь по часу печатать. И, разумеется, ты продолжишь писать в своем блокноте.

Я вообще не собиралась писать эту книгу. А теперь я должна была печатать то, что написала миссис Таунсенд. Мне хотелось сказать ей, чтобы она делала это сама.

– Почему ты притихла? – спросила она. – Тебе не нравится мой план?

– Как вы думаете, Касуми… – произнесла я, стараясь, чтобы голос звучал особенно мягко и кротко, – как вы думаете, нельзя ли мне съездить во Францию?

– Зачем?

– Я хотела бы поговорить о книге с месье Шастеном.

– Ты писала ему о ней? – спросила миссис Таунсенд.

– Не конкретно об этой книге. Мы иногда переписываемся.

– Значит, ты хочешь поговорить с ним о написании этой книги? Отправь ему письмо.

– Но разве вам не кажется, что в письме трудно все объяснить? – спросила я.

– Скажи мне, что в этом трудного, – потребовала миссис Таунсенд. В ее голосе послышалось раздражение. Она не любила неожиданностей. – Ну же.

– При встрече можно добиться гораздо большего, чем в переписке, – сказала я. – Если бы я смогла встретиться с месье Шастеном, он, возможно, дал бы мне хорошие советы по поводу книги.

– Не думаю, что тебе требуются его советы, чтобы писать. Ты делаешь именно то, что тебе говорят. С моей помощью мы сначала закончим книгу, а затем запланируем встречу с ним, желательно после окончания семестра. Сейчас у меня нет на это времени.

– Я могу съездить одна.

– Это невозможно. Как твой опекун, я несу за тебя полную ответственность, – напомнила она. – Кроме того, я не вижу смысла в этой поездке.

– А если его вижу я? – не отступала я.

Глаза миссис Таунсенд сузились, вспыхнули презрением и раздражением.

– Ты? Что ты в этом понимаешь?

Собравшись с духом, я спросила:

– Касуми, вы разрешите мне поехать в Париж?

– Этого я не могу позволить. Прекрати нести чепуху и берись за работу, – ответила она, указав подбородком на пишущую машинку.

– Я не несу чепуху, – возразила я. – Я делала все, что вы мне велели, Касуми, но это не значит, что я не представляю, что для меня лучше или что мне нужно для работы.

– Неважно, что тебе, по твоему мнению, нужно, – бросила миссис Таунсенд. – Мы знаем, что для тебя хорошо и необходимо.

Я недоумевала, кого она имела в виду, говоря «мы».

– Не забывай, ты приехала сюда, чтобы развиваться и совершенствоваться, – сказала миссис Таунсенд. – Ты здесь не для того, чтобы принимать решения по вопросам, в которых не смыслишь.

– Но вы говорили, что я совершенствуюсь.

– Аньес, успокойся, – потребовала миссис Таунсенд. – Не нужно впадать в истерику.

– Я не впадаю в истерику.

– Ты слишком эмоциональна.

Истерика считалась одним из самых серьезных проступков в Вудсвэе. Эмоциональность тоже.

– Я не могу допустить, чтобы все решения, касающиеся моей жизни, принимали другие, – сказала я.

– За всех девочек в Вудсвэе решения принимают другие люди. Чем, по-твоему, ты отличаешься от них? Думаешь, ты особенная?

Я помолчала, размышляя над ответом, потом произнесла:

– Никто из них не пишет книг.

– Именно по этой причине ты должна считать, что тебе повезло, раз такие люди, как месье Шастен и я, взялись руководить тобой и давать тебе советы. Ну же, уймись, – сказала миссис Таунсенд смягчившимся, но все еще холодным тоном. – Боюсь, ты слишком юная, чтобы понимать, как все устроено. Твое пребывание в школе полностью покрывается стипендией, которую я для тебя собрала. Ты и твои родители согласились с условиями предоставления стипендии. Неужели тебе это не вполне ясно? А теперь, пожалуйста, не плачь. Слезы нам совершенно ни к чему.

♦

Той ночью я приняла решение: бежать из Вудсвэя и никогда сюда не возвращаться. Я надену одежду, которая была на мне, когда я уехала из Сен-Реми в Париж. Заберу все письма, которые получила, возьму блокноты, в которых писала дневник и мою версию «Аньес в раю». Книга была не закончена, но ее уже можно показать месье Шастену. Я оставлю пустые блокноты вместе с версией «Аньес в раю», написанной миссис Таунсенд, и ее авторучкой.

Придется взять с собой один из двух чемоданов, купленных миссис Таунсенд, но я отправлю ей за него деньги – найду способ. Может быть, месье Шастен согласится дать мне взаймы, если я увижусь с ним в Париже. Возможно, ему даже понравится то, что я написала, и он заплатит мне за книгу.

Жаль, конечно, что придется оставить кожаные туфли с блестящими серебряными пряжками, балетки и походные ботинки, которые могли бы пригодиться дома; и все платья – зеленое атласное, синее бархатное и розовое из тафты, с пояском в виде венка из бутонов роз; дымчато-белую блузку с перламутровыми пуговицами, твидовый жакет, который Маргарета назвала шикарным, соломенную шляпку с кружевной лентой, которую