Тише - Кейт Максвелл

тогда было лет двенадцать – папа сказал, что я уже достаточно взрослая, чтобы не ложиться до полуночи. «Мы пойдем на прогулку», – добавил он. Мы вышли из дома в половину двенадцатого, пересекли поля и приблизились к холму. Стояла дивная ночь; полная луна освещала все вокруг, так что фонарики не пригодились; в воздухе пахло Новым годом. Было так увлекательно идти куда-то ночью с папой вдвоем, словно мы лазутчики на секретном задании.

– Куда вы пошли?

– Недалеко. Помнишь старый дуб на вершине холма?

– Да.

– Мы подошли к нему незадолго до полуночи. «Хочешь забраться наверх?» – предложил отец. Я никогда особо не умела лазать по деревьям, но не стала его разочаровывать. Он подсадил меня на нижнюю ветку, и я полезла, все выше и выше. Я была уже почти на макушке, когда в городе зазвонили колокола, и папа, сложив ладони рупором, крикнул: «Молодчина, Джесси! Идеальное место для встречи тысяча девятьсот семьдесят четвертого года!»

Теплота, легкость – в моих воспоминаниях об отце ничего подобного не было. Уж не выдумала ли Джесс эту историю? Я уже собиралась спросить, из-за чего и когда они так разругались, что один из них сразу же выходил их комнаты, стоило другому войти, – когда она сунула мне в руку свой телефон.

– Посмотри на заставку!

На экране была фотография нас троих на лавочке в Центральном парке. Мама и Джесс улыбались, а я застыла с раскрытым от негодования ртом. Потому что парень, который нас фотографировал, прежде чем нажать на камеру, сказал: «Три поколения?» А я возмутилась: «Ничего подобного!» Мне было обидно за Джесс. Я потом при каждом удобном случае говорила ей, что она совершенно не выглядит на свои пятьдесят.

Тридцать пять

Простившись со мной наутро, ночная няня дважды звонит мне в течение того дня. Я слушаю голосовое сообщение на автоответчике.

«Я нашла номера людей, которые могли бы вам помочь, – говорит она. – Перезвоните мне, пожалуйста».

Прежде чем стереть ее номер, я отправляю сообщение:

Большое спасибо, что выручили меня прошлой ночью. И простите, что вывалила на вас всю эту историю насчет послеродовой депрессии. Не волнуйтесь – сегодня я чувствую себя совсем другим человеком!

Через пару дней я перестаю бояться внезапного стука в дверь; если бы они хотели прийти, давно бы так и сделали. Ну а мое предательство? Теперь, когда я во всеуслышание заявила, что не испытываю к Эшу материнских чувств, роившиеся у меня в голове осы вылетели наружу. Они повсюду, куда ни кинь взгляд: на миске с фруктами, на подоконнике, на дереве за окном. Теперь и Эш их видит, и все вокруг.

Нужно срочно вернуться к каким-то успокаивающим занятиям, к тому, что у меня получается. Наберу ванну и искупаю Эша – ничего, что сейчас только три часа дня. Заодно утоплю своих ос.

Я открываю краны и иду вытаскивать его из детского кресла-качалки. Мне стыдно смотреть ему в глаза. Хочется попросить прощения, но сколько раз уже я перед ним извинялась…

Лучше сосредоточиться на текущей задаче. Я ставлю в ванну детский шезлонг и расстегиваю кнопки на комбинезончике Эша – чпок, чпок, чпок. Отрываю липучки подгузника. Пенис. Яички. Сюрприз!.. До сих пор, сменяя подгузник, – по десять раз на дню! – я не перестаю удивляться. Это не то, чего я ожидала.

Может, поэтому мне так тяжело? Потому что родился не тот ребенок, о котором я так долго мечтала, – не девочка? Не миленькая дочка, похожая на Беатрис?

Если бы я заранее знала, что у меня будет мальчик! Если бы на вопрос врача УЗИ ответила: «Да! Скажите пол», вместо того чтобы с улыбкой покачать головой! Возможно, тогда Эш не показался бы мне совсем чужим, не говоря уже обо всем остальном. Возможно, тогда я быстрее почувствовала бы, что он мой.

Уже к четырнадцатой неделе я не сомневалась, что вынашиваю девочку. У меня были все перечисленные в интернете «симптомы»: перепады настроения; раздавшаяся в талии фигура; избыток эстрогена, из-за которого волосы и кожа лоснились; и непреодолимая тяга к сладкому (я тоннами скупала в супермаркете плитки шоколада, словно Чарли Бакет[35], преисполненный надежды раздобыть заветный золотой билет). Да и сердечко у плода билось часто-часто, как у всех девочек. Я переслушивала аудиофайл с двенадцатинедельного УЗИ по десять раз на дню: с каждым разом оно как будто звучало чаще и громче, а она казалась все ближе.

Однако Нейтана на другом берегу Атлантики мои доводы не убеждали.

– Стиви, я знаю об этом еще меньше, чем ты, – сказал он во время очередного вечернего созвона, – но на твоем месте не стал бы с такой уверенностью говорить: «она», «ее»… У тебя ведь еще нет официального подтверждения пола?

– Нет, это происходит только в двадцать недель.

– Считать в неделях ужасно неудобно. Разве нельзя обойтись месяцами?

– Ладно, в пять месяцев. Раньше никак. Хотя, может, я и не буду узнавать. Некоторые мои знакомые говорили, что и так были уверены, кто у них родится, – безо всяких УЗИ. Тем более что у меня все – или почти все – «девчачьи» признаки.

– Я смотрю, ты их коллекционируешь.

– Дело не только в приметах. Понимаешь, я просто маткой чувствую, что права.

– И твоя матка говорит тебе, что будет девочка? Ну ты даешь! Я бы скорее ожидал услышать такой антинаучный бред от Дженны…

– Кстати, как там Дженна? – спросила я, радуясь возможности сменить тему.

– Так же. Встретила пару недель назад симпатичного парня на Сент-Маркс-плейс[36]. Он нес в руках стул.

– Какой еще стул?

– Понятия не имею. Они проболтали минут тридцать. Он взял ее номер.

– Звучит многообещающе.

– Он так и не позвонил.

– Ой…

– А ты в Лондоне знакомишься с парнями на улице?

– Никогда.

Дорога за окном была тихой и пустынной. Заметив меня, женщина в квартире напротив задернула занавески.

– У тебя уже появился беременный животик? Можно посмотреть? Давай созвонимся по Скайпу, и ты мне покажешь.

– А как же «Чужой»?

– Психотерапия творит чудеса.

– Да, живот уже немного заметен. Я пока маскирую его под мешковатыми свитерами.

– Послушай, Стиви, мне, конечно, очень лестно быть единственным носителем столь ценной информации, но держать это в секрете все труднее. Может, пора рассказать другим о «бусинке», «фасолинке», «авокадо» или кто там она – тьфу ты, поверить не могу, что произнес это слово – у тебя сейчас? Например, Мире? Джесс? Ребекке? Твоей маме, в конце концов?

Меня полностью устраивало, что кроме нас с Нейтаном никто не знает.