Ледяные объятия - Мэри Элизабет Брэддон

Все трое стояли на большой сцене театра «Ковент-Гарден»; был полдень. Зрительный зал поглощали тени; ложи, которые расходились широким полукругом, в своих драпировках имели призрачный вид – и душа Барбары затрепетала. Как она ничтожна, как мала на этой огромной арене! Изливать душу словами, вложенным в уста Джульетты, герцогини Мальфи[47], Изабеллы[48] – да получится ли это у нее так, как получалось в обшарпанной квартире перед зеркалом?

– Джек, – начала Барбара по пути домой (Стовелл с самого утра был с ней нехарактерно ласков), – я тебе передать не могу, какую жуть навел на меня этот огромный темный холодный зал. Мне казалось, я стою в собственной могиле.

– Вот и видно, какая ты глупышка, – пренебрежительно ответил Стовелл. – Думаешь, для тебя выкопают могилу таких размеров?

Вскоре миссис Стовелл появилась в Королевском театре города Бата и с заметным успехом «размяла свои крылышки», по выражению импресарио. Не оставалось сомнений, что в ней горит божественное пламя, что она имеет дар и призвание, на фоне коих недостаток опыта едва ли мог считаться. Тем более что миссис Стовелл трудилась как рабыня, вкладывая в это новое дело своей жизни душу, разум, сердце – всю себя целиком. Она жила только ради игры; ради чего еще ей было жить, если ее муж три-четыре раза в неделю возвращался домой пьяным, если о его неверности судачили на каждом углу?

Следующей зимой Барбара приехала в столицу – и взяла ее штурмом. Всюду только и говорили, что об ее таланте, красоте, молодости и целомудрии. В первый сезон, отмеченный огромным успехом, она получала писем не меньше, чем премьер-министр, однако очень скоро обнаружилось, что она безучастна к дифирамбам, и все пустозвоны и волокиты прекратили досаждать ей.

Столь многие восхищались Барбарой, столь многие были готовы добиваться ее благосклонности, но лишь один понял, что этой женщине нужна простая жалость, и пожалел ее.

То был молодой сэр Филипп Хезлмер, столь же благородный, сколь и состоятельный, не волокита и не пустозвон, а человек с развитым умом и чутким сердцем.

Он увидел Барбару, пришел в восторг и вскоре стал боготворить новую актрису, но сэр Филипп не пытался приблизиться к ней, как другие, посредством льстивых писем, которые только оскорбляли ее интеллект, или дорогих подарков, которые смущали ее как порядочную женщину. Он держался в сторонке, он любил безмолвно, ибо внутреннее чутье подсказывало ему, что Барбара добродетельна, но был из плоти и крови, и честь не могла вовсе задушить его надежду. Он узнал, где живет Барбара, подкупил домовладельца и получил куда больше информации, чем имел о Барбаре Стовелл всезнающий свет.

В частности, сэру Филиппу сообщили, что мистер Стовелл – человек пропащий и дурно обходится с женой; что эта красавица, подобно бриллианту сверкающая вечерами на сцене, эта яркая звезда днем представляет собой женщину бледную, увядшую, изможденную горестями и слезами. Если сэр Филипп любил Барбару прежде, не зная ее истории, то теперь его любовь удвоилась. Почерпнув надежду из безнадежных обстоятельств ее жизни, честь сэра Филиппа расправила крылья и устремилась завоевывать возлюбленную.

Возможно ли вести более жалкое существование, чем ведет Барбара, задавался вопросом сэр Филипп, если сейчас она – раба безродного распутника? Непостоянная в своих пристрастиях толпа обожает ее, а дома, там, где женщине следует стоять на пьедестале, она – ничто. Сам он богат и независим; перед ним открыт весь сверкающий мир. Он увезет свою любовь в Италию, будет служить ей до конца своих дней, счастливый уже тем, что она рядом, удовлетворенный одним этим благословением. Он еще ни разу не коснулся ее руки, не заговорил с ней, но последние полгода жил только для того, чтобы видеть и слышать ее, и воображал, будто знает каждую ее мысль и каждое движение сердца.

И разве не замечал он время от времени, с каким чувством отвечают на его взор эти прекрасные глаза, когда он готов выпрыгнуть из ложи, а Барбара, согласно ремарке, оказывается именно на том краю сцены, который ближе к нему? И разве не сияет в этих глазах кроткое подтверждение, что чувства сэра Филиппа понятны Барбаре Стовелл?

Если ее муж потребует развода – тем лучше, рассуждал Филипп. Тогда Барбара станет леди Хезлмер, и весь мир увидит его, сэра Филиппа, сияющий венец. Филипп был так сильно влюблен, что полагал, будто станет знаменит уже тем, что завоюет Барбару. Он прославится как супруг прелестнейшей женщины своего времени, уподобится герцогу Девонширскому, о ком почти ничего не известно, кроме того, что за ним замужем прекрасная герцогиня.

И вот сэр Филипп Хезлмер набрался храбрости (она возросла при известии об очередном скотстве Джека Стовелла) и сам явился к своей возлюбленной. Она была потрясена, рассердилась, но несомненная почтительность гостя смягчила гнев, и Барбара впервые в жизни узнала, как благоговейна и скромна истинная любовь. Не дерзкий обольститель вторгся к ней, но человек, который жалел и уважал ее, который пролил бы за нее кровь и не счел бы это поступком, требующим похвал.

Вдобавок не был обожатель и совсем чужим для нее, хотя она никогда еще не слыхала его голоса. Вечер за вечером она видела его в театре, и наконец догадалась: кроме любви к драматическому искусству есть и другая причина, которая заставляет этого человека занимать одно и то же место и смотреть одну и ту же пьесу, сколько бы раз ни давали ее, согласно изменчивому репертуару тех времен.

Барбара поняла, что любима; проникновенный честный взгляд растрогал ее душу. И каково было ей, не знавшей любви порядочного человека, теперь слушать речи о том, как он посвятит ей всю жизнь, и мольбы на позволение увезти ее прочь от этого жалкого прозябания!

Она трепетала сердцем, внимая Филиппу; вот настоящая любовь, благословение и милость судьбы, которой она не удостоилась раньше. Лишь теперь, когда было уже поздно, Барбара смогла осознать масштабы своей потери; увидела, сколь ничтожную мишуру приняла за чистое золото. Каждый сердечный импульс звал ее к преданному влюбленному, но голос чести был громче голоса чувств – и Барбара словно оделась в мрамор. Лишь в одном она не отказала Филиппу – в возможности навестить ее снова. Да, пусть приходит – но только изредка; и пусть помнит: час, когда он забудет, что перед ним замужняя дама и