Пирамида предков - Ильза Тильш

Я помню своего, тогда еще молодого отца, который в Брюнне приветствовал знакомых на улице на их языке, ма укта, майне ферерунг, мое почтение, добрый вечер, добрый день.

Я вновь ощущаю то, что уже почти забыла: жизнь бок о бок с людьми, говорящими на другом языке, была для малышки Анни совершенно естественной.

Я вижу, как Анни жует корень лакричника, сидит на подоконнике, слушает уличных певцов. Анни на грохочущей, запряженной быками или лошадьми телеге, стук железных колесных ободов и копыт по булыжникам дороги, которая ведет куда-то в поля или на виноградники. Малышка Анни едет на велосипеде в гору и с горы, она идет по дороге меж полей или по поросшей терновником и шиповником лесной тропинке, босиком, по холодной, скользкой от дождя глине или по щиколотку в пыли, разогретой от полуденной жары, а туфли несет в руках. Картины наплывают, накладываются одна на другую, перетекают друг в друга, маленькие домишки с небесно-голубыми или розовыми цоколями и фасадами, дома горожан, крестьянские дворы, замки в стиле барокко, господская роскошь и дощатые хибарки, паркетные полы и полы из белых деревянных досок, а то и из утрамбованной глины, алтари, выполненные известными мастерами, фрески и статуи, красочные иконы в овальных рамках, Спаситель, указывающий на свое кровоточащее сердце, обрамленное венком из терновника, Матерь Божия, нежно держащая младенца на руках. Ангелы-хранители с распростертыми крыльями, одетые в розовые или светло-голубые одеяния, проводят детей по опасным деревянным мостикам и через мрачные леса, святой Антоний поможет отыскать то, что ты потерял.

(Ты помнишь? Да, я помню!)

Остроконечная церковная башня возвышается над холмами, которые сплошь покрыты виноградниками, осенью виноградная листва становится красной или коричневой, жесткие, как кожа, опавшие листья орешника темнеют в траве.

Зимой черные тени голых фруктовых деревьев на сверкающем снегу, тончайшие сплетения ветвей отражаются на белом фоне, тонкие хитросплетения крон акаций, тени облаков, которые в вечном своем странствии тянутся над склоном холма, синие тени лежат в бороздах, идущих от заборов.

Пышущие жаром железные печи в школьных кабинетах, ветер несет снег над полями сплошной пеленой, вихрем, густым облаком, внезапно ничего больше не видишь, внезапно оказываешься в центре снежного облака, со всех сторон белизна слепит глаза, кристаллы снега впиваются многочисленными иголочками в щеки и лоб.

Снежинки, которые лежат на воротнике пальто, медленно тают, снежные хлопья, танцующие в желтом свете уличного фонаря, ледяные цветы на оконном стекле, в них можно выплавить смотровой глазок монеткой, разогретой на печи.

(Рассказывают, что в 1929 году железную дорогу на перегоне Лунденбург-Брановиц в районе Ауспица занесло снегом глубиной восемь метров.)

Я подношу лупу к глазам, контуры мысленных построений обретают объем, я окидываю взглядом карту, читаю знакомые названия, Аустерлиц и Кремзир, юная графиня Дубски прогуливается в парке замка Здиславиц, Якоб Юлиус Давид идет по равнине между Ольмюцем и Брюнном, подошвы еврея Киша прижимаются к рыхлой земле, он идет своим ежедневным путем в Костель или в Лунденбург, десять километров, двадцать километров, чтобы продать шкурку одного-единственного зайца, мальчик Кассиер знакомится в Грос-Павловице с невиданным детским миром, я пытаюсь собственными глазами увидеть золотую от вечернего солнца пыль за штакетником и при этой попытке замечаю, что совсем немногое отделяет меня от той местности, которая раньше была и моей тоже, что для меня возвращение в этот ландшафт, оживающий в моем воображении, еще возможно. Я вижу маленького Томаса Масарика, где-то в середине прошлого столетия, в одном из школьных классов в Ауспице, вижу, как он, поскрипывая мелком, пишет буквы на грифельной доске в деревянной раме, вижу, как малышка Анни играет на губной гармонике Kde domov muj, или Где мой дом, моя родина.

Родина — это то место, которое сформировало мое сознание, говорит мне один из школьных друзей, когда мы садимся с ним рядышком и пытаемся вспомнить о тех временах, о деревнях и маленьких городишках, в которых мы жили детьми и молодыми людьми, о ландшафтах, которые нас окружали, которые наложили на нас свой отпечаток, мы до сих пор говорим на том языке, мы не можем научиться новым диалектам, где бы мы после этого ни жили, где бы ни построили свои дома, где бы ни родили детей, где бы ни нашли вторую родину, — всюду нас узнают по тому языку. Несмотря на все это, мы знаем, что там, где в детстве был наш дом, мы уже стали чужими.

Фотографии, полученные разными путями от родственников, не дают усомниться в том, что малышка Анни действительно существовала. На одной из этих фотографий изображена Валерия в сборчатой блузе из натурального шелка, темные волосы тщательно расчесаны на пробор и спадают мягкими волнами, прикрывая левую сторону лица. Она нежно улыбается в объектив, а на руках держит младенца нескольких недель от роду, младенец завернут во все белое и запакован в обшитое кружевами одеяло в льняном пододеяльнике — это, конечно же, Анни, потому что второго ребенка у Валерии не было.

(В моих воспоминаниях возникает ящик стола, набитый всевозможными пестрыми лоскутками, а в самом низу кусочек шелка, тонкий, совсем прозрачный, весь в разноцветных узорах. Мягкая, податливая ткань холодила детскую щеку — и голос матери: это была моя любимая блузка, я ее часто носила.)

Другая картина — любительская фотография, дедушка и бабушка, Адальберт и Фридерика, сидящие на скамейке, за ними Валерия в пальто спортивного покроя. У Фридерики высокая прическа, на руках она держит маленькую Анни.

Это было в Гепперсдорфе, говорит отец, скорее всего, в мае двадцать девятого.

Май тысяча девятьсот двадцать девятого, младенцу около двух месяцев, у него круглая головка. Как у куклы, говорит мать, ты выглядела как кукла, маленькое личико мне незнакомо, я не узнаю себя в этом лице, но я была раньше этим ребенком, сомнения исключены.

(Записи Генриха, лето 1929 года.

Летом Валли жила с Анни в крестьянском доме в Гепперсдорфе. Ее мать тоже была с ними некоторое время. Поездка на поезде в Бреслау! Там — посещение выставки и зала столетия.

Пешее путешествие по местам, где жили наши праотцы, поднялся на Хохшар. Наверху отличное плъзенское пиво.

О расположении Гепперсдорфа: севернее находились деревни Хальбзайт, Штолленхау и Хайсдорф, восточнее — Грос-Уллерсдорф, к югу — Бемиш-Мэрцдорф и Браттерсдорф, а к западу — Никлес.)

Валерия, молодая, стройная, одета и пострижена по