Пирамида предков - Ильза Тильш

Очарование по имени вода, тайна по имени лес, впечатление летних месяцев детства, Мэриш-Трюбау, Бад Уллерсдорф. Страх заблудиться в лесу, сгинуть в пропасти, страх, что тебя утащат в пещеру лесные духи, а потом заколдуют, горный дух Рюбецаль, злой — и в то же время добрый, мучительные раздумья о трех желаниях, как лучше, умнее использовать эту возможность, лучше, чем те глупые рыбаки, дровосеки и стекольщики, о которых шла речь в сказках, надежда повстречать на лесной полянке добрую фею — прекрасное, нежное, светлое существо с прозрачными крыльями.

Несколько недель детства, проведенных с дедушкой Адальбертом и бабушкой Фридерикой; прогулки по Хельграбену, дедушка все время идет далеко впереди, потом останавливается, показывая тростью на крохотную, выглядывающую из травы ягодку земляники. Вкус лесной земляники, которую бабушка купила у одной женщины с ребенком, они носили ягоды по домам в белом эмалированном бидоне, нам, пожалуйста, четверть литра этих ягод, потом бабушка разложила ягоды по маленьким мисочкам и посыпала сахаром. Подъем на Кройцберг, мимо Анненруэ, того ужасного места, где молодой лесничий похоронил труп своей мертвой возлюбленной, выкопанный из могилы на кладбище. Ему не разрешали взять эту девушку в жены, она должна была выйти замуж за другого, богатого, нелюбимого, и умерла от разрыва сердца. (Волнующая история этой любви, причем особенно важно для меня было то, что Генрих, мой отец, знал одну близкую родственницу несчастной девушки из Шарлоттендорфа, я любил слушать ее рассказы, она была в курсе всех событий, происходящих в наших местах, — значит, эта история была не сказкой, а правдой. Важно было, что сохранилась мебель и кое-какие вещи, принадлежавшие безнадежно любившей и умершей от любви девушке, что эти богато украшенные сундуки и шкафы, картины и прочий скарб еще существовали, одним словом, были свидетельствами правдивости происшедшего. В воображении неотступно возникали страшные картины: юный лесничий мрачной, бурной ночью крадется по кладбищу, раскапывает могилу своей возлюбленной, открывает крышку гроба, вынимает оттуда труп, перебирается через кладбищенскую стену; ужасное преступление, которое он совершил, страшная вина, которую он взял на себя из-за любви, и тот волнующий ум факт, что человек может умереть от любви, долго занимали воображение ребенка.)

Несмотря на все это, я еще не ощущаю четкой связи с ребенком примерно семи лет, сидящим на пне, на переднем плане кусты малины; а на заднем — пихтовый лес.

Это было на пути к серебряной воде, говорит отец; серебряной водой назывался ручей, исток которого находился на Шенхенгсте, и мы были там в 1936 году.

Я вслушиваюсь в это слово, ощупываю глазами линию горизонта, просеку (название земляничная просека всплывает в памяти), молодой лес, тесно сплетающий ветви, буйно растущий рядом с вековым лесом, облака на небе.

Я хватаю лупу, свое чудодейственное средство, и тут же с двухмерной плоскости фотографии вздымаются травы и цветы, деревья, дома и человеческие лица, я пробуждаю в них жизнь, я ощупываю линии детского лица Анни, ее волосы, расчесанные на пробор и завитые на концах, заколку, сердечко на золотой цепочке (оно было из янтаря), браслет из деревянных шариков на пухлой детской руке; пень, на котором сидит Анни, со всех сторон окружен травами всех мастей, я вспоминаю их запах, запах луга, запах леса, память отделяет их от запахов других бесчисленных лесов и лугов, которые я видела позже. Неожиданно появляется тропа, пересеченная толстыми корнями, на ней то и дело попадаются камни, кристаллики слюды блестят на солнце, мне приходит на ум название кошачье серебро которое я забыла, как забываешь слова, вместе с ушедшими в прошлое вещами, предметами, понятиями, это название всплыло на поверхности моего сознания в связи с таким же забытым выражением серебряная вода, которое вспомнил мой отец, я снова помню все это, и возвратившиеся ко мне слова звучат необычайно близко моему сердцу.

Кошачье серебро, говорит малышка Анни и поднимает с земли легкий камешек. Слюда, поправляет отец, гипс со слюдой, говорит мать, ребенок крутит камешек в солнечных лучах так и эдак, он серый и в золотых крапинках, а земля и песок на тропинке — красного цвета.

Подобные камешки на дне ручьев, в которых форели смело борются с течением и темно-зеленые раки лежат под камнями. Прозрачна вода этих ручьев, в то время как вода ручья, протекавшего за домом дедушки Адальберта и бабушки Фридерики, никогда не бывала чистой, она всегда была окрашена в красный, голубой или желтый цвет, потому что сток красильни выходил в этот ручей выше по течению, но это никогда не мешало детям купаться там, несмотря на запреты взрослых. (Из-за этой воды на теле может появиться сыпь, краски ядовитые. Родителям о купании не рассказывают.)

Внезапно в моей памяти возникает аллея, ведущая в город. Мэриш-Трюбау, Пиаристенгассе, дом с широким фронтоном, сумеречная лестница, деревянная веранда, возле которой растут и благоухают петунии (почему же тем летом так сильно пахли петунии, а теперь они потеряли свой запах?), вид на Кройцбергскую часовню, Анненруэ, квартира дедушки Адальберта и бабушки Фридерики.

Ребенок на фотографии по-прежнему чужой для меня, но зато с деревянной веранды на кухню бабушки выходит Анни. На плите, отделанной синим кафелем, блестит медная ванна, наполненная водой, с медным краном, который ежедневно начищают; дверь ведет в другие комнаты. Гостиная, спальня, столовая, которой редко пользовались, темная мебель, хрустальные вазы, медный кофейник, всегда до блеска начищенный, кресло, в котором сидел дедушка, куря сигару, над обеденным столом абажур из разноцветного бисера (мне вспомнился старый вертельщик бисера), комната для гостей с оттоманкой, покрытой ковром (оттоманка, забытое слово), толстые подшивки газеты Летающие Листки, которые доставали для Анни из шкафа, Лесная родина Розеггера, которую любила Фридерика из Фуртхофа и настоятельно советовала всем читать, любимая книга Когда я был крестьянским мальчиком и жил в лесу, которую читали дождливыми вечерами, не уставая наслаждаться.

(Через много лет, при посещении этой лесной родины, наконец оживают воспоминания о дождливых вечерах в школьные каникулы в Мэриш-Трюбау за чтением этих любимых книг.)

И конечно же, комнатка с отдельным входом с деревянной веранды, в которой жил Генрих, когда учился в гимназии, кровать, на которой спал отец, когда был мальчишкой, шкаф в этой комнате, где хранились вещи, которые считались его собственностью, вещи для игры и для занятий, школьные тетради, рисунки, цветные карандаши и акварельные краски, скромные сокровища маленького мальчика, которые Фридерика заботливо сохраняла, показывала внучке, а время от времени разрешала всем этим пользоваться.

Память зарегистрировала, сберегла