Пирамида предков - Ильза Тильш

В ту пору, да и много позже, только основные улицы деревень и небольших городов были вымощены булыжником или гранитными плитами.

Анне большого труда стоило пробраться через это чавкающее болото, балансируя на скользких камнях и вытаскивая из грязи маленькие ножки, обутые в высокие черные ботинки на шнуровке. B одной руке у нее был саквояж, а другой она напрасно старалась приподнять повыше подол юбки. По чистой случайности Йозеф как раз стоял у окна своей спальни. Он увидел фигурку маленькой, одетой по-городскому женщины, наблюдал, как она бредет по щиколотку в грязи, — и вот вдруг она поскользнулась, саквояж вылетел из рук, она вскрикнула и во весь рост растянулась в вязкой грязи. Я думаю, видя, как Анна падает, а затем барахтается в грязи, он, наверное, секунду помедлил с перепугу. А потом одним мощным рывком перемахнул через подоконник, не побежал обходным путем через кухню, двор и ворота, а ринулся прямо в окно, вызволил Анну из грязи и на глазах любопытствующих соседей понес ее прямо в дом.

Очень скоро после этого происшествия они сыграли свадьбу.

Произошло все это в 1902 году. Йозефу в это время было двадцать девять лет, Анне — двадцать три. Женился ли Йозеф на сестре своего друга только из практических соображений, потому что ему надоело есть твердые, как камень, фрикадельки и горелое мясо и самому стирать белье, или, может быть, он внезапно ощутил в душе любовь, когда поднял из грязи на руки маленькую, хрупкую Анну и принес ее в дом, кто знает? Как бы то ни было, Анна была нежно привязана к могучему, своенравному Йозефу, который так сильно от нее отличался, она умела умилостивить его, когда он впадал в гнев, и безропотно мирилась с его прихотями. Она готовила, вела хозяйство, ей приходилось вставать на цыпочки, чтобы заглянуть в кастрюли, стоявшие на большой кухонной плите, облицованной голубым кафелем, она стирала и мела, чистила и шила и по первому слову делала все, что велит муж. Она была мягкой и бессловесной, полная противоположность Йозефу, который не прочь был подурачиться, погорланить песни, посидеть с друзьями, потанцевать под духовой оркестр. А она, пока варила, стирала, шила, пока помешивала еду в кастрюлях и на сковородках, выдумывала разные истории, которые ей в конце концов захотелось записать, но она так и не собралась.

У Анны и ее брата Фердинанда помимо реальной жизни была еще одна, вторая жизнь, которая уносила их в царство мечты. Анне, жене Йозефа, это наверняка помогало переносить тяжкую долю крестьянки. А Фердинанду одних только фантазий недоставало. Он был мужчиной и хотел, чтобы его мечты воплотились в действительность. Однажды он упаковал то немногое, что ему принадлежало, попрощался с Йозефом и Анной и отправился в путешествие за великие моря, как многие в те годы. Потом он написал из Америки, что дела у него идут хорошо, стал посылать газеты на немецком языке, которые сестра и ее муж бережно сохраняли, но однажды в той комнате, где их складывали, начался пожар, раскалилась железная печка, и обрывок бумаги рядом с ней загорелся, пожар потушили, но все газеты и все письма Фердинанда сгорели.

Сгорела и последняя открытка, которая пришла от него, та самая, в которой он сообщал, что собирается участвовать в экспедиции в бразильские джунгли. Больше от Фердинанда ничего не приходило, он не подавал никаких признаков жизни, все попытки навести справки были безрезультатны, Фердинанд исчез.

Сегодня мне снова снился дядя Фердинанд, говорит мать. Он стоял на берегу моря и ждал корабля. Корабли подходили, но ни один не брал его на борт.

Мать состарилась, но не забыла дядю, который уехал в Америку, когда она была маленькой, он возвращается во сне. Детская мечта, которая с годами вновь оживает. Америка, слово, уже давно лишенное волшебной силы, но, в связи с пропавшим дядей, его снова овеяла тайна. Нет, та Америка, из которой пришла последняя открытка Фердинанда, — не географическое понятие, это остров по ту сторону реальности повседневной жизни, место, к которому устремляются мечты.

Эта открытка пришла в 1909 году, говорит мать, мне было тогда шесть лет.

Я помню эту открытку, она до сих пор у меня перед глазами, две розовые ласточки над синим морем. Откуда она пришла? Не знаю; я ведь была тогда маленькая.

Франц из Немчице родил Йозефа Первого, Йозеф Первый родил Карла, Карл родил Йозефа Второго. Йозеф Второй родил двух дочерей и одного сына, сын должен был унаследовать этот дом, но он очень рано умер, а второй сын так и не родился. Хедвиг, младшая дочь, в детстве походила на мальчишку, может быть, ей и следовало передать дом.

Валерия, дочь крестьянина, выросла среди виноградников, кукурузных, пшеничных и свекольных полей; она была смелой девочкой, хотя и не такой отчаянной, как младшая сестра, которая в десять лет, подгоняя лошадей криками, как бешеная в легкой повозке гоняла по полям.

Йозеф, отец Валерии, не был особенно богат, но двор, виноградники и просторный дом вел без долгов.

Дом Йозефа, покрашенный в желтый цвет, широкие деревянные ворота, слева всего лишь одно окно, справа четыре; дом этот выделялся своей высотой на фоне соседних, приземистых крестьянских домов.

Мой отец хотел поставить дом повыше, говорит мать, наверное, боялся, что снизу в дом, как в большинство домов округи, будет проникать сырость от фундамента.

Дочерям должно житься лучше, чтобы руки у них не были истерзаны работой в поле, ногти не сломаны, а одежда не пахла коровником и на ней не было бы следов коровьего навоза и свиной мочи. И это несмотря на то, что Хедвиг, младшая дочь, выйдет замуж за крестьянского сына и унаследует дом.

Потому что тогда для тяжелых работ на полях было сколько угодно рабочей силы.

Йозеф позаботился о том, чтобы его дочери учили французский, купил им пианино. Старый капельмейстер Мусил два раза в неделю приходил к ним в дом, правда, он всякий раз засыпал, когда девочки начинали играть, но сразу просыпался, едва они брали фальшивую ноту, и тогда кричал: фа-диез, фа-диез или до-диез, до-диез, потом он снова клевал носом и иногда даже храпел.

От такой игры на пианино не было никакой радости, говорила мать, всякое желание у нее пропадало, особенно когда светило солнышко и с улицы доносились веселые голоса других детей. Позже она об этом пожалела, но в