Растворяясь в песках - Гитанджали Шри

те же диалоги и разыгрываются одни и те же представления. Удалось ли этим отношениям выбраться из привычной канавы? Вряд ли кто-то будет утруждать себя подобными изысканиями.

Сердце Дочери ушло в пятки. «Не из наших мечтаний рассвет этот, друг. А отправились в путь, чтобы где-то однажды встретить его»[75].

– Ваше сари. Он купил на Холи. Я и подшила уже.

– Бог ты мой, да мне же больше половины придется заткнуть за пояс, возьми ты, носи сама.

– Не понравилось?

– Почему не понравилось?

– А вот еще духи. Те самые, с запахом земли. Ездила на Чандни Чоук. Чек. Он просил, чтобы вы подписали. И вот эти бумаги. Деньги нужны? Вот возьмите.

– Я не беру у дочерей.

– Когда вернетесь? Почему ковыряете в ухе? Вы хорошо слышите? Не ходите никуда, что-то явно не в порядке. Мне тоже нужно к ЛОРу, пойдем вместе.

– А чем это Старший так занят, что прийти не может? – недовольно спросила Мама.

Дочь, превратившаяся в зрителя, смотрела и слушала. Как будто перед сценой. Спектакль разыгрывается сейчас, или он только что закончился?

И тогда снова раздался звонок. Дверь? Птица? Скороварка? Мама? Сердце? Телефон? К. К.? Сказать бы сейчас: «Приходи немедленно, пусть все видят, как я живу, никакой показной праведности, как у вас». Наверное, вернулся из Вишакхапатнама.

Звонил Мамин телефон.

– Привет!

– Привет!

– Маджи?

– Нет, это я.

– Это тетушка Рози.

– Здравствуйте, тетушка Рози.

– Ты вернулась? Привет! Долго тебя не было в этот раз. Да-да, приходи. Когда хочешь. Дочь объяснит, как нас найти.

– Та самая? Хиджра? Тетушка? – Спросила Невестка. – Она и сюда приходит?

– Придет.

Дочь следит за тем, как вслушивается Невестка:

– Нисколько не затруднит, тетушка Рози. Мама здесь. Уже в порядке. Да, надо перейти оба моста, от автобусного парка поднимается дорога, дальше будут магазины, слева от вас должен быть магазин «Ле Марше». «Ле Марше». Это по-французски. Все называют его «Ла Март» или «Ла Марш». За ним круглая площадь. Идите прямо.

Становится легче, если смотреть, не вылезая из той самой канавы-традиции. С этой точки зрения настроение Дочери должно было сейчас улучшиться: «У нас нет дурацких предрассудков и запретов. Только посмотри, как свободно Мама чувствует себя, как уверенно говорит. Здесь она не лежит, как бездыханное тело».

Казалось, Рози в два счета расправилась с Рибоками. Ну и кто теперь здесь хозяин?

Только Мать. Но никто об этом не догадывался.

24

Дело было в один из этих дней. Или ночей. Еще один звонок. Глаза не то спящей, не то бодрствующей Дочери тут же открылись. Это был необычный звонок. Но разве остальные звонки были обычными сейчас? Или это Мама расширяет возможности своего изобретенного языка? Она вглядывается в полутьму. Мама спит. Но это никак не меняет дело. Опять звук.

Дзинь-дзинь-дзинь.

Браслеты. На Мамином запястье.

Всего-то два браслета. На них болтается несколько безопасных булавок. «И это они меня разбудили?» – с презрением подумала Дочь и перевернулась на другой бок.

Но. Раззадоренные браслеты были полны запала – почему бы нам не позвенеть? Или это Мама придумала такой трюк, чтобы вынудить Дочь спать отдельно и глубоким сном?

Еще не было слишком поздно. Впереди почти целая ночь. И в ней звенели два браслета. Ровно тогда, когда Дочь начинала проваливаться в сон. Тонкие, стеклянные, блестящие. Мама сняла все: и цепочку, и остальные браслеты, но то ли по совету домашних, Сушилы или еще кого, то ли по собственному разумению, то ли по забывчивости эти браслеты оставила. И как знать, может, избавившись от назойливого окружения, они ощутили радость бытия и начали звенеть?

Дочь, беззаботно спавшая при тысяче разных звуков, храпе нескольких любовников и даже одного мужа, терпела поражение от двух несчастных браслетов. Мама встает, засовывает ноги в сандалии, со скрипом открывается дверь, внезапно включается свет, льется вода – все это не дает ей спать, а теперь еще эти шаловливые браслеты. К остальным звуками она притерпелась, но сейчас сломалась. Прав был поэт: «А как же те лодки, которые так часто преодолевают пучину, чтобы утонуть у самого берега?»[76]

Они звенели или переговаривались друг с другом? Шутка или заговор? Не дать уснуть взбудораженной? Как будто специально сделались такими тонкими, чтобы звенеть при каждом движении. Стоит только вздрогнуть, пошевелиться, повернуться. Тут же похитят сон и поднимут на ноги. Всю ночь будут петь и танцевать. Чем больше Дочь съеживалась и затыкала уши, тем сильнее браслеты входили в раж. Если во сне Мама поднимает руку и потом кладет ее куда-то, то они так брякают, как будто Мама специально сильно встряхнула рукой.

Их перезвон, который кто-то другой назвал бы легким позвякиванием, назойливо дребезжит в ушах Дочери. Как будто в ушах у нее были антенны, улавливающие их еле слышные голоса, похожие на пение малиновки. Два браслета были настолько болтливы, что стали воплощать собой шум и отсутствие покоя. Разве шум и покой зависят от тихого и громкого? Что-то большое оказывается совершенно бессильным, а еле заметная мелочь взрывает уши. Тихий голос Халиля Джебрана[77]. Гулливер и лилипуты. Слон и муравей.

Дошло до того, что в те бессонные ночи Дочь совершенно уверилась, что под видом браслетов явился какой-то злобный дух, чтобы прикончить ее. А ведь ушла так далеко, чтобы зарабатывать самой, стать свободной птицей и возглавить борьбу за женские права. Что ж, вот и принимайте теперь бразды правления. Да и жизни домохозяйки не желала. Но теперь получите, хоть уже и не пригодны для нее. Теперь вы вообще станете ни для чего не пригодны. Ни для дома, ни для мира, ни для одинокой жизни, ни для К. К., ни для работы, ни для развлечений, ни для бодрствования, ни для сна, но сон ведь нужен в любом состоянии, так его-то мы и похитим – дзинь-дзинь-дзинь – перешептываются. Я не знаю их языка, но они затевают что-то дьявольское. Иногда кажется, что, сталкиваясь, они пререкаются: «Я красивее тебя, ты беднее меня». Нет-нет, у них только одна цель – не дать мне спать, звенеть в ушах. Хи-хи-хи, дзинь-дзинь-дзинь.

После того как Дочь провела ночь с болтливыми браслетами, в нее стала потихоньку проникать Мамина мысль: «Придется спать отдельно, наверное, перееду в гостевую комнату, не Маму же туда переселять».

Когда она встала, то Мамы, которая обычно раскидывалась почти на всю кровать, как великая страна, уже не было, но в ушах Дочери стоял звон двух браслетов. А запах толченого чеснока в носу тоже их чертовы проделки?

25

От