Растворяясь в песках - Гитанджали Шри

что попадалось на его пути. Все начинается тогда, когда приходит время. С замиранием сердца писательница следила за тем, как ее идеал воплощался в жизнь, расцветал и набирал силу. С каждым порывом ветра внутрь залетали листья, палочки, монетки, осколки, рогатки. Вот он, лес, вот она, природа! Перо в ее руках ликует и оживает. Но она не поняла сразу, что природа не мертвая вещь, а парящий домик не гроб. Здесь все живое. А что нет – оживет, стоит только подуть на него. Как труп питает новое растение. Память воскрешает умершую историю. И так далее. И тому подобное. Охваченная вдохновением, писательница не верила ни своим глазам, ни ушам, ни скудному уму, что все вокруг теперь живое. То, что она принимала за пятнышко грязи, вдруг начинало бегать, оказавшись жуком. Листок оборачивался какой-то крылатой живностью. Даже палочка, из тех, что похожи на первые детские рисунки, вдруг начинала переворачиваться на стене и ползти. Ко всему, когда мыши, игравшие в прятки на крыше, видели чистый лист бумаги, тут же наполняли его сочинением собственного производства – шмяк. В жилах у нее стыла кровь. Везде ветер – сверху и снизу. Если кто-то и был мертвым среди этой пульсирующей всепоглощающей жизни, то это она. Ее любовь к природе ушла воровать помидоры, а воспоминания о ненависти к городу трепетали так живо, как будто ненависть была синонимом любви.

Но какое отношение все это имеет к нашей истории? Дочь приводит в порядок Мамину жизнь со всех сторон. Она не возражает, если кто-то приходит или уходит. Улыбается, видя ее своеобразный стиль в еде и одежде. Разрешает выращивать джунгли на балконе. Позже она даже разрешит К. К. приходить без разрешения – выйдет из дома, а когда вернется, обнаружит его за милой беседой с Мамой и Рози. А Рози очень нравится бывать здесь, и не все ли равно, кто она. Конечно, Дочь коробило, когда она видела, как Рози стрижет ногти на Маминых ногах – совсем чуть-чуть коробило, но лишь потому, что: «ведь можно было и мне сказать». А эти две чудесно проводили время, когда Дочь чем-то была занята. Еще она несколько сомневалась, стоит ли Маме настолько раскрепощаться только потому, что ей бесплатно досталась такая свободомыслящая помощница? Но.

И дальше одно сплошное «но».

Да, похоже, Мама вышла из дома, чтобы отдать статую – это не совсем правильно. А Рози, спешившая куда-то по своим делам, встретила ее на углу и отправила обратно, благо, дом Старшего был еще виден, Мама не заметила свои ворота и прошла мимо, а потом еще одни, другие и так далее. Но как ей пришла в голову идея избавиться от статуи? А прятать ее? Дочери понадобился роман К. М. Мунши «Джай Сомнатх», поэтому она залезла на лестницу, чтобы поискать его на верхних полках книжного шкафа, и тут ее охватило смятение, потому что напротив Мунши стоял пропавший Будда. Тот самый, знакомый с детства. Которого она хотела забрать, но Старший не дал.

– Я украла ее? – Дочь пришла в ужас. – Мама! – Закричала она.

Все по-воровски уставились на статую в ее руках. Потому как обычно ни ее, ни Мунши не было видно снизу.

– Это я туда поставила, – сказала Рози.

– Потому что я попросила, – сказала Мама и протянула руку. Рози взяла статую и поставила перед ней. Обе разглядывают. Божество в трех воплощениях.

Дочь смотрела на тримурти[82] издалека. Издалека не в смысле расстояния, а в смысле взгляда, сердца и тревоги. Как давно она хотела, чтобы Будду отдали ей. «Вот и оказался-таки в моем доме, но без моего ведома и согласия».

Вот это «без ведома и согласия» порой вызывало в ней дурные чувства, в остальном она редко выходила из себя.

А ветер все дул и дул.

32

У ветра много обличий. Память, боль, желание, вера, страсть, красота, воображение, эфир. Один порыв – и земля завертелась. Семя проросло и собирается стать деревом. Стайки птиц спустились на бермудскую траву и стали считать себя лотосами, а траву – водой. Так вода становится травянисто-зеленого цвета. Ночью ветер раздувает ночь. Уносит солнце за пелену дождей. Щекочет его так, что оно прячется еще дальше. Тучи перекатываются от смеха, раздуваются, наполняются и проливаются дождем. Это Мамино время – она вскрикивает с каждым порывом ветра и радостно разглядывает следы, которые он оставляет на коже, пьянящая боль сверкает в ее глазах, жизнь и дыхание крутятся волчками по всему телу.

Никто не задумывается, но если бы задумался, то вот о чем: что бывает, если ветер разгоняет жидкость внутри тела? Когда самолет снижается с высоты в двадцать семь тысяч футов до семи тысяч, воздух затыкает уши. С каждым движением воздух потихоньку расшатывает затычку и пробирается внутрь, а со следующим толчком, издав свист, вызывающий легкую боль, выходит. Случается, он долго держит затычку и не может найти обратную дорогу, тогда свист застревает внутри и поднимает там переполох: то кувыркается где-то под ухом, то, превратившись в вену, пульсирует на щеке, то чух-чух – катится под веками, то бьет крыльями под бровями. Со страху позовешь доктора, хакима[83], вайдью[84], которые скажут, что нарушен баланс жидкостей. По кто его нарушил, если не ветер? Даже веками находившаяся в покое жидкость не может затвердеть. Ветер приводит ее в движение, поднимает из небытия, и тогда она начинает закручиваться крошечными водоворотиками. Уж не память ли, воображение, боль и упреки вертятся вокруг, когда Мама, став клочком ветра, кружится повсюду?

Тело тоже дом. Следы, которые ветер оставляет в доме, остаются и на теле. Если что-то попадается на его пути, он перескакивает, огибает и в порыве поскорее достичь цели то врезается куда-то, то свистит, пробивая тоннель, то наводит переполох. Замирает, кокетливо покачивается, извивается.

Когда окна открываются или закрываются, ветер меняет направление, и новые его воплощения порождают все новые и новые раги. Стены, став музыкальным инструментом, начинают звучать, как колонны в Хампи[85].

33

Что ж, теперь наша история разворачивается рядом с домом Дочери. Всякий, кто приходит сюда, радует перо писателя. Но телефонные звонки Старшего добираются сюда, а он сам – нет. Так как же перу подобраться к нему?

Дело вот в чем. Есть старый семейный обычай, согласно которому все идут к Старшему сыну. Правда, не все догадываются о его смысле. А смысл в том, что где бы ты ни встретился со Старшим, это ты к нему пришел. К примеру,