В начале было Слово – в конце будет Цифра - Маргарита Симоновна Симоньян

Как и тогда, содрогаясь, Иоанн вместе с Прохором проникнет в пещеру. Их окутает прохладная мгла, но не такая, как в Автономии, а ласковая, баюкающая – и все-таки беспробудная, да и кого было будить в Иудейской пустыне, где уже лет пятьдесят не было ни иудеев, ни мусульман, перебивших друг друга еще до ядерной войны, ни вообще хоть кого-нибудь, в ком рогатые змеи могли бы в кромешной тьме узреть теплую кровь.

В этой тьме ученик и Учитель примутся шарить руками вокруг себя, пытаясь найти что-то, могшее принадлежать Спасителю. Но вокруг будет только шипеть, как гадюка, песок, вспорхнет хладнокровная – в прямом смысле слова – летучая мышь, и расслышится бормотание Прохора:

– Двадцать тысяч пятьсот девяносто девять, двадцать тысяч шестьсот…

– Как странно ты молишься, – отзовется Иоанн.

– Я не молюсь. Я считаю секунды. Я их всю дорогу считал. Учитель, уже близится полночь по византийскому времени. Они улетят без нас!

– Не улетят. Сэмэн не даст им без нас улететь.

– Сэмэн? С чего бы это?

– Он уже наш, – скажет Иоанн.

– Наш??? Сэмэн??? – Прохор в кои-то веки осмелится возразить Учителю. – Ты его плохо знаешь.

– Я, отрок, плохо знал и ту хозяйку бани в Эфесе, у которой, помнишь, мы воскресили сына, и она уверовала. Я плохо знал царских вельмож, богатых язычниц, их мужей и детей и вообще всех тех, кто потом прятался в катакомбах или шел в цирк на съедение львам с благодарностью за то, что Господь дал им возможность стать Его мучениками. Я плохо знал их всех. Но у всех у них после разговоров со мной появлялось то, что появилось сегодня в глазах Сэмэна, – Иоанн вдруг возьмет руку Прохора и покажет ею куда-то во тьме. – Вот это!

И Прохор, повернувшись, увидит мелкие вспышки необычайного, ярко-зеленого света.

– Это светлячок! – с восторгом воскликнет Прохор.

– С точки зрения законов природы – да, это светлячок. А с точки зрения наших с тобой, Божьих законов, это искра Божья. Она показывает нам путь. Подними-ка этот камень, – Иоанн снова возьмет руку Прохора, как это делают аутисты или те, кто находится в кромешной тьме, и укажет ею туда, где действительно над большим камнем будет роиться целое облачко Божьих искр. Остолбеневшему Прохору останется только дивиться, как подслеповатый Иоанн мог разглядеть этот камень, ведь сам он его не приметил, хотя не был подслеповат.

Поднатужившись, Прохор оттащит камень. То, что окажется под ним, будет мерцать серебряным светом – то ли так отражается облачко светлячков, то ли таковы свойства ткани той самой плащаницы, в которую знаменитый богатей, тайный ученик Иисуса, завернул Его тело, выпросив его у Пилата.

– Спасены, спасены! – Иоанн выберется из пещеры и поднимет глаза к небу, солнце которого уже будет клониться к западу, зловеще чернеющему над горизонтом. Он будет словно бы ждать от неба подтверждения своих слов о спасении, но небо притихнет, и божьи искры угаснут, и неоткуда будет понять Иоанну, действительно ли в этой нетленной тряпице он обрел спасение человечеству, или вовсе не надо было ее искать, а значит, этот опасный путь пешком через полную воспоминаний пустыню они с Прохором проделали зря, и спасательный самолет, чей проржавленный пеликаний зоб по-прежнему мог мы вместить до тридцати тонн спасения, в этот раз никого не спас.

22

А потому сказываю тебе: прощаются грехи её многие за то, что она возлюбила много, а кому мало прощается, тот мало любит.

Евангелие от Луки

Сэмэн, как бы ни был измаян, действительно не даст никому улететь без Иоанна и Прохора. Убедившись, что барханы вполне безопасны и могут даже служить сносной подушкой, а что до скорпионов и змей, так где их нет, эти хотя бы нормальные, человеческие, какие были всегда, а не с женскими волосами, Сэмэн отгонит человеческих скорпионов резиновым сапогом и закемарит под брюхом спасательного самолета, грезя о том, как Христос переселит его на Район и, конечно, сам его коронует, ведь если бы не он, Сэмэн, то хрен бы кто полетел искать его, Христа, плащаницу, а значит, хрен бы его, Христа, вернули на землю, и поэтому он, Сэмэн, раздобудет себе адидасовский спортивный костюм и будет вальяжно валандаться в нем по Району, щелкая своей «Зиппо», и хрен ему кто че скажет.

За этими грезами Сэмэн не заметит, как поодаль устраиваются на бархане двое – Иуда и Гитлер, как на них строгой классручкой взирает гадюка, вытянув свои маленькие, аккуратные рожки так, будто классручка подтянула на лоб роговые очки, чтобы лучше разглядеть двух негодяев с последней парты.

Когда мечты о спортивном костюме опостылеют Сэмэну, как опостылевают любому нормальному человеку любые мечты, он примется дрессировать броненосца и очень быстро его приручит, дав ему погоняло Потемкин. Нацепив на Потемкина пластиковую веревку, Сэмэн отправится выгуливать его на поводке, как выгуливал в детстве свою дворнягу, пока мама не вышла замуж за отчима и тот не прогнал пса. Сэмэн и Потемкин удалятся, каждый исполненный гордостью за то, что его бескорыстно полюбило существо с теплой кровью.

На фюзеляже спасательного самолета от жары оплавится герб с Гертрудой, превратив святую свинью в жареного поросенка. Иуда, который уже успел выменять свой щегольской хитон на более соответствующие временам джинсы, достанет из заднего кармана кукурузные зерна, которые он выгодно выторговал на свалке за сребреники, разложит эти зерна на раскаленном песке и, когда они превратятся в попкорн, обойдет всю толпу, угощая каждого и не забывая осведомиться, как здоровьечко, воскрешены ли детишки.

Превозмогая брезгливость, он присядет на корточки рядом с герпесным Эдиком – он! потомок колена Иудина, брата Иосифа, проданного в Египет, которого остальные братья из зависти хотели отдать на корм гиенам, а славный предок, изначальный Иуда, уговорил, что лучше продать брата работорговцам – с паршивой овцы хоть шерсти клок – и эта незамысловатая сделка привела потом к казням египетским, скрижалям Моисеевым и празднику Пасхи, и вообще неизвестно, о чем бы писали Ветхий Завет, если бы не предприимчивость славного предка, – и вот потомок колена Иудина вынужден заискивать перед безродной шайкой.

– Как здоровьечко? Как детишки, воскрешены? – ласково спросит Иуда богомерзкого Эдика и просидит с ним особенно долго, о чем-то шушукаясь на ухо – так, будто хочет поцеловать.

К обеду Иуда безоговорочно очарует всех, да и какой нормальный человек не был бы очарован, когда интересуются его детьми и здоровьем, да еще и угощают попкорном. Как только Сэмэн и Потемкин исчезнут из вида, Иуда выставит вперед тонкую щиколотку в греческой