В начале было Слово – в конце будет Цифра - Маргарита Симоновна Симоньян

– Братья! Нас обманули!

– Кто обманул, кого? – зарычит изжаренная толпа.

– Обманул нас этот старый мошенник со свитками. Он показал дешевый фокус с северным сиянием и не сказал вам главного, что написано в этих свитках… – Иуда закашляется от попавшего в горло песка и, махнув Эдику, прохрипит: – Эдуард, продолжайте, у вас доходчивее получится.

В качестве наглядного пособия, Иуда протянет Эдику свитки, которые Прохор оставил в самолете, побоявшись, что жар пустыни и его собственный неизбежный пот окончательно их добьют.

– Помните, он заливал, что мы все переедем на Район, и мы повелись? – скажет Эдик, дожевывая попкорн. – А вот тут написано – на Район переселят только фраеров!

– Праведников, – поправит Иуда. – Есть тут хоть один праведник?

Толпа забурлит – праведников среди них не окажется. Иуда по-дирижерски изящно махнет Гитлеру.

– Я объявляю госпереворот! – рявкнет Гитлер. – Бывший фюрер, Сэмэн, который заставил нас поверить старому унтерменшу, должен быть немедленно допрошен гестапо! Теперь я здесь фюрер!

– Фюрер ты, фюрер, только не плюйся, – поморщится Иуда, вытирая с щек бравую слюну Гитлера.

– Распни его, распни его! – послышится предсказуемый гул толпы, и тут же вся банда схватит целлофановые веревки и ринется в пустыню, – ведомая неисповедимым инстинктом толпы вязать старого фюрера тотчас по приказу нового фюрера. Только Илон Маск, уже успевший изрядно загореть, останется сидеть под барханом в позе лотоса, делая вид, что медитирует.

– Слышь, ты, вундеркинд, ты с нами? – спросит Эдик, пнув его драным ботинком.

– Я и вашим, и нашим, – честно ответит Маск.

– Значит, с нами. Нам такие нужны, – ухмыльнется Иуда, поправляя завязочки на сандалиях.

Тем временем Сэмэн и Потемкин, захмелев от взаимной нежности, совершат променад по Иудейской пустыне, помнящей Моисея, и броненосец будет с большим достоинством топтать барханы, поскольку сам он помнит не то, что Моисея, а 50 миллионов лет до Моисея, когда на планете не было ни пустынь, ни ледников, в Сибири росли непроходимые джунгли, а в Арктике водились верблюды и аллигаторы, и в ее теплых кипарисовых топях, за полярным кругом, резвились предки гиппопотамов. Он вспомнит, какие все они были огромные, симпатичные и только он был маленький, страшненький, весь в паршах, и от того-то ему пришлось натренировать эти свои парши так, чтобы они стали доспехами, о которые любой динозавр обломает зубы, и в результате он стал одним из тех самых животных, переживших динозавров благодаря своему небольшому размеру, о которых рассказывал плотник у костра на Районе.

А Сэмэн в это время будет думать о банке томатного супа. Вожаки – особенно обуянные нежностью – очень быстро теряют практические бойцовские навыки, и он не заметит, как к нему подкрадутся пятеро или шестеро. Вчерашние кореша, восторженно заглядывавшие в рот Сэмэну, когда из этого рта вылетало его знаменитое: «Падла буду пирожок!», – набросят на вожака маскировочную сетку, треснут по голове Потемкина, рвущегося защитить хозяина, и свяжут бывшего вожака целлофановыми веревками. А ведь он сам велел загрузить эти веревки в самолет на тот случай (которого никогда нельзя исключать), если придется кого-то распинать.

– Братва, вы че, белены объелись? Где вы ее здесь взяли, белену, здесь даже верблюжьих колючек нет! – заорет Сэмэн, но толпа, прирученная Иудиным попкорном, не станет его слушать и потащит к самолету.

Сопротивляясь, Сэмэн вдруг встретится глазами с Эдиком, своим подельником еще по первой, невечной жизни.

– Эдик! Братан! Мы же с тобой воровали вместе! Это же святое! Скажи им!

Эдик молча покажет на свой набитый попкорном рот и разведет руками – мол, ничего не могу сказать, рот занят.

– Эрролович! Ну, ты-то нормальный! Сделай что-нибудь! – крикнет Сэмэн сидящему в позе лотоса Илону Маску.

– Я в нирване, – ответит Маск. – Не мешай.

Поникнувшего Сэмэна привяжут к стойке шасси.

– Хлеба у нас нет, так хотя бы отведаем зрелищ, – скажет Иуда. – В юности я мечтал стать драматургом. И даже учился у одной гречаночки… Ах, какая могла бы получиться трагедия в трех зрелищах!

Ровно эту трагедию, полную сцен насилия и предательства, издалека увидит Прохор, возвращаясь вместе с Иоанном из поисковой экспедиции по Иудейской пустыне, завершившейся так триумфально. Но он не успеет ничего предпринять – шайка налетит коварнее саранчи с женскими волосами.

Еще у пещеры Иоанн завернул найденную плащаницу Христа в целлофановый пакет (предусмотрительно припасенный Прохором), как бы стараясь не осквернить ДНК Спасителя собственным презренным ДНК, но как только он окажется в видимости самолета, драгоценная плащаница будет осквернена ДНК целой шайки, конфискована и передана Иуде.

Иуда любовно погладит ткань, выставит ножку, как конферансье, и объявит с присущим всем конферансье самодовольным видом:

– Зрелище номер раз!

Прохора и Иоанна свяжут и усадят рядом с Сэмэном. Иуда, прохаживаясь перед Иоанном, изомнет плащаницу жирными от попкорна пальцами, жалея только о том, что его старый приятель-Апостол так плохо видит, и эта его слепота не дает Иуде до конца насладиться драматургией момента.

– Та гречаночка, что учила меня драматургии, однажды танцевала для меня у зажженных светильников, и огонь попал на ее хитончик, и тогда она сбросила его с себя и осталась передо мною совершенно нагая. Не удивлюсь, если она сделала это специально. Греки все-таки лучшие драматурги! – Иуда окинет всех презрительным взглядом жителя античных времен. – Неужели никто не спросит меня, что произошло дальше, после того, как гречаночка осталась нагая, когда загорелся ее хитончик?

– Что, что??? Что произошло дальше? – загудит толпа, сально осклабясь.

– А вот что! – скажет Иуда и вытащит из кармана Сэмэна его всепогодную «Зиппо». – Хитончик сгорел!

Иуда поднесет зажигалку к плащанице, и она, пропитавшаяся жиром Иудиных пальцев, моментально вспыхнет.

– Нет! Не-е-е-е-ет! Господи, не допусти!!! – возопит Прохор.

– Зрелище номер два! – констатирует конферансье, выставив ножку.

Иоанн не вымолвит ни звука, он как-то завалится набок, повиснув на целлофановых веревках, очевидно, лишившись чувств – и то сказать, зачем ему чувства теперь, когда человечество окончательно обречено.

– Почему вы просто не оставили нас в пустыне? – глухо спросит Прохор.

– Не порть мне драматургию! – Иуда пнет запыленной сандалией бесчувственного Иоанна.

Связанных погрузят в нижний отсек самолета, предназначенный для воды, и спасательный самолет взлетит, первый раз в жизни никого не спасши.

Броненосец Потемкин, очухавшись от удара по голове, уставится в бронзовеющее небо над Иерусалимом и увидит в нем гигантского птеродактиля, уносящего единственное существо с теплой кровью, с кем ему довелось снюхаться, и вспомнит о том, что раньше земля была одним континентом, называвшимся Пангея, который потом раскололся, погубив много живого, и о том, что было уже на земле аж пять великих массовых вымираний[14], а значит, будет и шестое, и, может быть, континенты соединятся снова в один,