Концертмейстер - Максим Адольфович Замшев

сильно грипповала, а у Норштейнов как раз имелось подходящее лекарство, которое было довольно трудно достать. Тогда Лев Семёнович выдал ей заветную таблеточную пластинку в прихожей. Ни чаёвничать, ни обедать не позвал.

И вот третий раз.

Только почему она чувствует себя так, будто бывала в этой квартире раньше неоднократно и ей всё здесь знакомо, включая этот древний и тяжёлый нож, которым так неудобно счищать с картошки грязную кожуру?

Лев Семёнович и два его внука в ожидании пиршества разместились в комнате, нынче служившей и гостиной, и столовой, и спальней для старшего Норштейна. С потолка свисал матерчатый оранжевый абажур с длинной бахромой. Свет лампы, пропущенный через ткань, смягчался и настраивал домашнюю жизнь на неспешно сказочный уют, такой тягучий, что будь рядом старухи-парки, они бы нашли что сплести из этого воздуха. К Арсению подбирались добрые призраки детства, которые до сих пор ещё витали здесь и помнили, как он часами предпринимал попытки стать абсолютным продолжением инструмента.

Дима забрался в кресло, Лев Семёнович сел на диван, а Арсений устроился за столом.

– Помнишь, Арсений, когда мы чай пили сегодня, у тебя ложка упала?

– Ну. – Арсений удивился замечанию деда: к чему оно?

– Что значит «ну»? Помнишь, я сказал тебе: девушка к нам спешит. Ты ещё засмеялся, что мама, наверное, торопится к нам, а я возразил тебе, что ложки падают, когда кто-то собирается в гости, а не домой. Вот и не верь в эту чепуху с приметами. – Норштейн задорно, совсем не по-стариковски, улыбнулся.

Дима вдруг вскочил и направился к массивному телевизору, сиротливо стоявшему на столике у стены:

– Ребята! Я совсем забыл, что сегодня хоккей. – Дмитрий болел за «Спартак» и не пропускал ни одной трансляции матчей любимой команды, что по хоккею, что по футболу. – Хорошо, что вовремя вспомнил.

Юноша нажал большую кнопку в нижнем углу телевизора, подождал, пока не появится картинка, потом всмотрелся в неё и начал крутить ручку переключения программ, коих на советском телевидении насчитывалось четыре.

– Кто играет? – ради вежливости поинтересовался Арсений, который не переживал ни за одну команду ни в хоккее, ни в футболе.

– Наши с ЦСКА. – Димка пристально изучал появившиеся на экране составы команд. – В этом году у нас тренер новый. Борис Майоров. Классный… Лучше стали играть. В прошлом вообще был полный провал. Чуть не вылетели. С ЦСКА, конечно, совладать невозможно. Базовый клуб сборной. Всех лучших Тихонов забирает… Нечестно это! Но сегодня будет битва. Наши просто так не уступят.

– Наши – это кто? – осведомился Арсений.

– «Спартак», конечно. Не ЦСКА же, – раздражённо буркнул Дмитрий.

Почти сразу после стартового свистка нападающий «Спартака» Сергей Капустин забросил шайбу. Димка возликовал, заорал «Гол!» и победно вскинул руки. Потом бормотал себе под нос с видом спортивного эксперта:

– Серёгу Капустина рано списывать со счетов. Рано. Он ещё себя покажет.

Горячность юного болельщика передалась Арсению и Льву Семёновичу. Они постепенно увлеклись происходящим на экране. Красно-белые (спартаковцы) и красно-синие (армейцы), называемые в народе «мясом» и «конями», на площадке бились не на шутку. Время от времени после очередной толкотни у бортов возникали стычки, которые разнимали невысокие суетливые судьи в полосатых свитерах и тёмных шлемах. К концу первого периода армейцы в численном большинстве сравняли счёт, что вызвало у Димки приступ гнева: он кулаком грозил арбитру, проклиная его за несправедливое удаление спартаковского защитника Сергея Борисова:

– Вообще ничего не было! Судью на мыло! Засуживают наших.

C кухни между тем раздавались звуки женских голосов, глуховатый звон тарелок и другой утвари. Мужчины к этому не прислушивались. Хоккей поглощал.

Когда под бравурные сообщения комментатора об окончании первого периода игроки с чувством выполненного долга поехали к открывшимся большим воротам в конце площадки, Лев Семёнович встал и с таинственным видом подошёл к серванту. Аккуратно открыв дверцу, он несколько секунд в задумчивости осматривал содержимое, водя головой туда-сюда, затем достал пузатый графинчик, почти до краёв наполненный жидкостью нежно-жёлтого цвета. Гордо и независимо, под недоумевающие взгляды внуков, он пронёс радужно поблёскивающий сосуд по комнате и водрузил на стол.

– Это что? – изумился Арсений.

– Лимонная водка моего собственного изготовления. Настояна в те времена, когда за это ещё не привлекали к ответственности, – усмехнулся Норштейн. – По-моему, повод подходящий, как считаете?

Димку происходящее поразило. За всю его сознательную жизнь при нём на стол никогда не ставили ничего спиртного, даже в Новый год обходились сладкой шипучкой, чокаясь ею со смешно многозначительным видом. Ничего себе! Всё в один день. Как это уложить в голове? Он впервые попробовал спиртное, впервые поцеловал девушку, к ним заявился его старший брат, о встрече с которым он исступлённо мечтал, но не разрешал себе это признать; завтра, вероятно, он увидит после целой вечности отца, плюс сейчас на их кухне его любовь Аглаюшка Динская, вместе с мамой собирает что-то на стол, но очутилась она тут, похоже, совсем не из-за него.

Арсения появление на столе графина с лимонной водкой не обрадовало.

Его отношения со спиртным были далеко не безоблачными.

1966

Сын Лапшина Витенька болел часто, но всегда довольно быстро выздоравливал. Однако в этот раз хворь сразила его, как рыцаря сражает коварное вражеское копьё, – мгновенно и наповал. Тяжёлая пневмония надолго вырвала из жизни, приковала к постели, а папа с мамой с каждым днём выглядели всё тревожней и печальней. В больницу Витя отказался ехать наотрез, и по утрам и вечерам к ним приходила молчаливая медсестра, седая дама лет пятидесяти, но молодящаяся и пахнущая пудрой. Прежде чем сделать укол, она шлёпала Виктора по попке, и после этого укол казался совсем не болезненным.

В один день кто-то позвонил в дверь совсем не так, как звонила медсестра. Позвонил вальяжно, ненавязчиво, но в то же время довольно долго удерживая палец на звонке. Витенька, услышав из прихожей голос, обрадовался. Его любимый учитель истории Сергей Семёнович Яковлев пришёл его проведать.

Как это здорово!

Сергей Семёнович благоухал чистыми волосами, воротник его рубашки щегольски лежал поверх отворотов твидового пиджака.

Он вместе с отцом уселся около его кровати и сыпал приободряющими шуточками типа: «терпи казак, атаманом будешь». Потом Лапшин-старший предложил учителю чай, и они сели за стол прямо в той же комнате, где выздоравливал Витенька. Татьяна быстро достала чашки, наполнила розетки вареньем, разложила по тарелкам печенье и конфеты, а вскоре принесла с кухни дымящийся чайник. Витя хотел присоединиться, но мать сделала страшные глаза, означающие: вставать тебе ещё рано. Лежи!

– Вы знаете, Витя очень способный мальчик. У нас так все перепугались, что его так долго нет в школе. Вот командировали меня узнать. Ох! Я же кое-что