Сесилия - Фанни Берни

Присцилла, не привыкшая к одиночеству, охотно согласилась его принять. При встрече оба зарыдали, и Сесилия после надлежащих соболезнований оставила их вдвоем. После этого она долго и обстоятельно беседовала с мистером Монктоном, который растолковал ей неясные места из посланий мистера Харрела. Он был отлично осведомлен об упоминавшихся в них событиях.

Перед прибытием Сесилии в Лондон мистер Харрел проиграл сэру Роберту большую сумму. Не имея возможности отдать долг чести, он обещал баронету возмещение в виде своей подопечной в обмен на аннуляцию долга. Однако спустя какое-то время холодность девушки заставила сэра Роберта счесть дело безнадежным. Получив ее письмо, он хотел отказаться от уговора, но мистер Харрел, прекрасно понимая, что не сможет выплатить долг, постоянно убеждал друга, будто безразличие Сесилии деланое.

Но пока мистер Харрел оттягивал выплату, другие кредиторы не дремали. Долги росли, состояние таяло. Мистер Харрел в одну ночь проиграл на три тысячи фунтов больше того, что мог уплатить. Он довольно легко забывал о бесчисленных счетах торговцев, но всего один долг чести делал его существование невыносимым! Чтобы попытать счастья последний раз, требовалось достать три тысячи, которые он и так уже задолжал. Ему удалось попасться на глаза мистеру Марриоту, упросить того всего на два дня одолжить ему две тысячи фунтов, а взамен пообещать усердно способствовать его счастью с Сесилией. Безумно влюбленный молодой человек поверил мистеру Харрелу и охотно ссудил его деньгами на том лишь условии, что ему позволят свободно появляться на Портман-сквер и сэра Роберта там не будет.

– Не знаю, где он взял недостающие деньги, – продолжал мистер Монктон, – но в его распоряжении, несомненно, имелись три тысячи. Надеюсь, это не вы…

– Ах, мистер Монктон, – ответила Сесилия, – не судите строго! На меня оказали давление…

– Поистине вы попали в недостойные руки. Декан проявил чрезвычайное легкомыслие, вверив ваше состояние такому опекуну.

– Прошу прощения, – возразила Сесилия, – он никогда не вверял мистеру Харрелу мое состояние. Оно было поручено заботам мистера Бриггса.

– А Бриггс! Убогий, низменный, грубый, омерзительный человек! Непостижимо: отдать вас под опеку человека, в чей дом вы войти не можете без отвращения!

И мистер Монктон продолжал свой рассказ.

Мистер Харрел с тремя тысячами фунтов поспешил к игорному столу. Один бросок костей решил дело. Он проиграл и должен был немедля выложить двойную сумму, но уж теперь-то это и вовсе было не в его власти. Он поехал домой, зарядил пистолет и воспользовался проверенным средством для придания храбрости.

Источники, из которых мистер Монктон почерпнул эти подробности, были разнообразны, ибо во время розысков он не брезговал никакими средствами, лишь бы узнать правду. На этом его осведомленность не заканчивалась. У него были сведения, будто мистер Харрел успокаивал кредиторов неоднократными уверениями в том, что его подопечная вскорости одолжит ему деньги для уплаты по всем счетам. Только сейчас Сесилия поняла, почему для мистера Харрела было так важно, чтобы она оставалась в его доме.

Затем мистер Монктон с осуждающим видом поинтересовался у Сесилии, отчего это нынче она находится в доме мистера Делвила и что сталось с ее решением избегать этого места. Сесилия покраснела и вначале не могла припомнить, что заставило ее отказаться от оного. Однако, когда мистер Монктон вновь упомянул Бриггса, ее замешательство тут же улетучилось. Она дала обстоятельный отчет о своем визите к опекуну и объяснила, что жить в таком доме ей нельзя.

Из учтивости мистер Монктон не стал возражать. Впрочем, перед уходом он утешил себя тем, что оказал Сесилии большую услугу. Узнав у девушки, что сумма, одолженная ей евреем, составляет девять тысяч пятьдесят фунтов, мистер Монктон сообщил, что она понесет дополнительные потери из-за непомерно больших процентов, и предложил заплатить еврею из собственных средств, чтобы вырвать ее из лап ростовщика. По совершеннолетии же мисс Беверли без лишних хлопот вернет ему деньги. Это дружеское предложение заставило Сесилию взглянуть на мистера Монктона с еще большим уважением, но вначале она отказалась из опасения доставить ему неудобства. Однако он заверил ее, что хранит у банкира даже бо́льшую сумму, которая все равно не приносит дохода, и пообещал взять с нее тот же процент, что дают в банке [23]. Сесилия с радостью согласилась. Было решено тотчас послать за евреем и уплатить ему.

Мистер Монктон, опасаясь, что другие сочтут, будто он слишком настойчиво вмешивается в дела Сесилии, пожелал держать их соглашение в тайне. Но хотя его влияние на Сесилию было велико, отвращение ко всякой скрытности было в ней еще сильнее, и она не стала ничего ему обещать. При случае она собиралась открыть правду, но все же согласилась, чтобы встреча с евреем состоялась в доме миссис Робертс на Феттер-лейн следующим утром в двенадцать часов. К тому же там она могла до отъезда из Лондона повидаться с миссис Хилл и ее детьми. На этом они расстались.

На деле же великодушие не числилось среди добродетелей мистера Монктона. Он все еще надеялся, что однажды ее состояние будет принадлежать ему, и был счастлив иметь с нею дело и одалживать ее; но главное его побуждение было куда сильнее: ее щедрость внушала ему большую тревогу. Он надеялся устранить это искушение, прекратив любые ее сношения с ростовщиком.

Сесилия вернулась к миссис Харрел. Они обсудили дальнейшие действия, сошлись на том, что Присцилле следует немедленно покинуть столицу, и не откладывая послали за экипажем. Также было решено, что мистер Арнот, проводив сестру в свое суффолкское поместье, поспешит назад, чтобы организовать похороны и разузнать, можно ли спасти от кредиторов хоть что-нибудь. Сесилию позвали обедать. Она проводила брата с сестрой до экипажа, а затем направилась в столовую, где нашла мистера и миссис Делвил, но в продолжение всего дня больше так и не увидела их сына.

На следующее утро после завтрака миссис Делвил уехала из дому, чтобы нанести несколько прощальных визитов, а Сесилия в портшезе отправилась на Феттер-лейн. Здесь ее уже ждали пунктуальный мистер Монктон и разочарованный еврей, неохотно забравший назад свои деньги и вынужденный разомкнуть долговые оковы. После ухода еврея были заключены новые долговые обязательства, а прежние уничтожены. Теперь у Сесилии, к вящему ее удовольствию, не было иных кредиторов, кроме мистера Монктона. Правда, она еще не заплатила книгопродавцу, но этот долг был гласным и совсем не тревожил ее. Под конец Сесилия торопливо осведомилась о делах миссис Хилл и, услыхав, что все благополучно, отправилась к себе, на Сент-Джеймс-сквер.