Повести и рассказы - Амирхан Нигметзянович Еникеев

– Большую ты мне новость принесла, душенька, нежданную большую новость!..

После этого он глубоко задумался, тёмно-синие глаза стали почти чёрными. И я, не желая ему мешать, сидела и тихонько ждала.

Через какое-то время, он, наконец, меня осторожно и мягко спросил:

– Ну а ты, Гуляндам, что сама, сама что об этом думаешь?

Что я думаю? Это ведь и ему самому ясно должно быть. Или это он хочет услышать из моих уст? Однако я ему очень просто ответила:

– Вот я пришла к тебе.

Он, склонившись, поцеловал мои руки, это был знак его согласия, знак его близости ко мне.

– Очень верно поступила, дорогая, очень вовремя пришла, – сказал он взволнованно. – Оказывается, ты не забыла того, что я говорил тебе в центре парка, спасибо!.. Мы, конечно, должны быть вместе. Клятва – вера!

«Каким же образом, Боже мой?!» – подумала я. А он продолжал говорить:

– Только ты меня прости! Я сильно ошибся в своих предположениях. Хотя и сказал я тебе тогда в шутку: «Лишь бы тебя за кого-нибудь не отдали», в душе я в это не верил. «Такие сильные бои идут, – думал я, – война не кончилась, разве у людей могут быть свадебные заботы», – полагал я. Но люди нашей судьбой решили распорядиться по-иному. А мы должны это сделать по-нашему!

Он, на секунду умолкнув, некоторое время очень пристально смотрел на меня. И снова очень быстро продолжил:

– Гуляндам, дорогая, если я сегодня же пойду к вам, сам поговорю с твоими родителями или тётю с джизни пошлю к вам в качестве сватов?.. Мой джизни очень уважаемый человек… Может, они поймут и дадут согласие? Наконец, и ты своё слово открыто скажешь. Ведь твоё слово всё может решить. Разве не так? Ну, что ты думаешь?

Как бы ни были уместны слова Салиха, это не даст никакого результата. Я ему так и сказала:

– Нет, Салих, наши не согласятся. И что бы я ни сказала, я не верю, что это их убедит. А кроме того… ты ведь теперь солдат…

– Ну а ты побудешь немного солдаткой, – сказал он со смехом, но, почувствовав неуместность шутки, в качестве извинения добавил:

– Ты не обижайся, я просто к слову сказал… Ну… если серьёзно подумать, какое это имеет значение, душенька, я ведь для тебя всё тот же Салих!..

– Ты женишься и уедешь, а я… в качестве кого я останусь?!

Сказав это, я вдруг, закрыв лицо, расплакалась. Я уже давно чувствовала, что душа моя переполнилась – и, наконец, не выдержала. Он обнял меня за плечи и начал утешать:

– Успокойся, любимая, успокойся! Не надо, не проливай свои слёзы!.. Уладится, всё уладится, пташка моя!.. Только не убивайся так, не убивайся, пташка моя!..

Я постепенно успокоилась и, отвернувшись, вытерла слёзы. От выплеснувшихся слёз мне вроде стало полегче… только сидеть в объятиях Салиха мне было трудно – в саду ведь люди прогуливаются… однако Салих почувствовал это и убрал свои руки с моих плеч.

После этого он, облокотившись на колени, долго сидел задумавшись. Затем решительно сказал:

– Самое хорошее – это уехать. Слышала, душенька?

Для меня это были очень неожиданные слова.

– Куда… уехать? – спросила я растерянно.

– В Оренбург, со мной. Другого выхода у нас нет.

– Почему… в Оренбург?

– Нас туда отправляют. – Он, выпрямившись, обернулся ко мне. Лицо и взгляд его посерьёзнели. – Я не хочу уезжать, дав обещание, что вернусь, и взяв с тебя обещание, что дождёшься… Тебя постепенно согнут, сломают… Нет, не хочу я тебя оставлять… уедем вместе!..

– Это возможно?

– Конечно!.. Комиссары татарской бригады меня очень хорошо знают, если я всё объясню, они не станут возражать. Они посмотрят на это дело, как на спасение одной татарской девушки от предрассудков. Ну, что скажешь, дорогая?..

Это всё было так странно, ново и неожиданно, что я, конечно, растерялась и встревожилась. Что ответить? Быстро, не раздумывая?.. Ведь речь идёт о моей судьбе!.. Куда-то поехать, увязавшись… среди каких-то солдат… А чем всё кончится?.. Нет, я ещё подумаю, подумаю!.. Я ведь девушка… Салих это должен хорошо понимать.

Я ещё раз спросила:

– И в качестве кого я поеду… с тобой?

– Всё зависит от твоего пожелания, Гуляндам! – ответил он быстро, готовый к моему вопросу. Если хочешь, уже в Казани поженимся, нам почитают никах[61]. Если скажешь «потерпим», я и на это согласен. Ты в любом случае поедешь, как моя спутница, мой друг, помолвленная со мной девушка. Ты будешь со мной, под моим крылом, пусть душа твоя будет спокойна!

– А потом?

– А как приедем в Оренбург, пригласив моих военных друзей, справим скромную свадьбу. Мы будем счастливы, Гуляндам!

– Это только мечты, душа моя? Ты не забывай, кто ты такой!

– Тебя всё пугает то, что я солдат? – сказал он, усмехаясь. Я ведь не простой солдат, музыкант оркестра!.. Трубач!

– Ты смеёшься!

– Не смеюсь, душа моя, правду говорю. Для меня условия будут гораздо легче. Конечно, жизнь военного не удобна, трудна, будут тяжёлые моменты, но мы же всё преодолеем, умница моя!..

– Ты мужчина, тебе легко говорить!

Салих тяжело вздохнул. Видно то, что я продолжаю всё истолковывать по-своему, ему стало не нравиться. Он снова помолчал немного, затем терпеливо сказал следующее:

– Знаешь, Гуляндам, я ведь не собираюсь тебя брать с собой просто как женщину. Вот пока эту гимнастёрку и сапоги не сброшу, я могу и не жениться. Любовь умеет ждать… Но ведь речь сейчас идёт о твоей судьбе – не так ли? Тогда и цели поставим более крупные. У тебя есть музыкальный талант – вот этот талант не должен угаснуть, пропасть… Это очень важно, дорогая, понимаешь, очень важно!.. Наши комиссары говорят, что в Оренбурге для татаро-башкирской молодёжи должна открыться восточная музыкальная школа. Если откроется, меня обязательно привлекут к этому делу. Я уже про себя решил, что или поеду за тобой, или вызову тебя. Короче, душа моя, нас не только любовь, но и общие дела должны связать… Ты согласна с этим?

– Согласна, – ответила я, почему-то подумав.

– Раз так, тогда в чём дело?.. Или ты не веришь в мою любовь? Или твоя любовь погасла?

– Нет, Салих, – ответила я, как бы очнувшись. – Я ведь пришла к тебе, потому что верю тебе, любовь меня привела!..

– Ну тогда вот тебе моё чистое сердце, вот тебе моя протянутая рука, Гуляндам, скажи своё последнее слово.

Ах, если бы знали, как мне было тяжело! Душою я на всё согласна, ко всему готова. Но при этом… что-то