Повести и рассказы - Амирхан Нигметзянович Еникеев

джилян, в руках солнцезащитный японский зонтик с бамбуковой ручкой. Во всей её внешности не видно было ничего татарского. Даже разговаривала она, как русские женщины, выучившие татарский. С мамой они были знакомы с девических лет, и я видела её не впервые. Молодой человек – единственный сын Сары-апа, по имени Газиз, они произносят его «Азиз»… Он совсем не похож на свою мать – длинный, худой, лицо смуглое и очень чёрные глаза. Одет он тоже по-европейски: на нём чёрная накидка на латунных застёжках, на голове белая панама, а под накидкой виднеется очень хорошая тройка… Он уже закончил коммерческое училище и должен быть постарше Салиха.

Вот так. С появлением детей и с приездом дорогих гостей наша тихая жизнь в имении оживилась. Суета и шум уменьшились, а хлопот по приготовлению пищи прибавилось. Однако никто не жаловался, наоборот, все радостные, воодушевлённые, смех и разговоры ни на минуту не прекращаются.

Сара-апа почему-то ко мне очень внимательна. Смотрит на меня только с улыбкой, через слово говорит «моя любимая». Иногда, к моему удивлению, вставляет по-русски: «Однако, какая же ты прелесть, Гулечка моя!», вгоняя меня в краску.

А сын ведёт себя совершенно иначе. Очень немногословный, особого внимания на меня не обращает, смотреть – смотрит, однако специальными «ухаживаниями» на нервы мне не действует. Либо он очень воспитанный, либо чересчур несмелый – этого я ещё не поняла. Во всяком случае, безобидный парень.

При этом мы везде водим его с собой, поскольку молодой человек – наш гость. У двух давнишних подруг разговорам не видно конца, они уединяются и беспрерывно о чём-то говорят и говорят. Время от времени они зовут Касыма-абый. А нас только прогоняют, говоря: «Идите, красивые места показывайте Газизу». И мы втроём то в поле, то на берег ручья направляемся. При этом и Сабира, и я, по приобретённой здесь привычке, невольно смотрим в землю, разыскивая ягоды, а Газиз, нагруженный бутылками с кумысом, молча идёт за нами. Если мы не обратимся к нему, он и рта не откроет. Так же нельзя. Надо же беседовать с гостем, но я сама почему-то не нахожу слов. Чувствуя это, Сабира старается уделить ему внимание. Вот, например, взяла и спросила:

– Господин Газиз, а вы кто?

Бедный парень растерялся:

– Не понял, барышня!

– Что вы за человек, говорю?

Юноша пожал плечами:

– Не знаю.

– Как это вы не знаете?.. Ну вы же не комиссар, это сразу видно. И на артиста не похожи. Из купцов, что ли?

– Я служу в банке.

– Значит, у вас много денег.

– Деньги казённые, барышня.

– Разве? Как жалко!

Я уже, опасаясь, что глупые разговоры Сабиры могут с ума свести молодого человека, сама тоже спросила:

– А разве банки работают?

– Пока деньги есть, банк не может не работать, барышня!

– Разве их не закрыли?

– Это частные банки закрыли.

– Вот как! Вы уж извините нас за нашу неграмотность, господин Газиз.

– Что вы, Боже упаси! – почти по-русски ответил Газиз, вставив одно только татарское слово «вы».

– Ну-ка, дайте-ка руку, – обратилась к нему Сабира. – Давайте, давайте, не бойтесь, не укушу! – и добавила по-русски, передразнивая его, – упаси!

Парень несмело протянул руку, и Сабира наполнила его горсть ягодами.

– Кушайте, специально для вас собрала самые спелые. А то ещё уедете, не попробовав ягод с наших полян.

– Спасибо, барышня, спасибо, – ответил молодой человек, поклонившись.

А в другой раз, когда были на прогулке, злодейка Сабира спрашивает у него:

– A вам нравится наша барышня Гуляндам?

Мне стало так неудобно, я не стерпела и стала лупить её по спине.

Газиз очень покраснел и какое-то время стоял, не зная что сказать. Затем, глядя вниз, произнёс:

– Я ведь барышню Гуляндам давно знаю.

А Сабира тут же:

– Вот, слышишь, господин Газиз говорит: знает тебя. И вы её видели?

– Да, видел!

– Вот, слышишь, говорит, видел.

– А я не знаю, не знаю и не видела! – внезапно отрезала я.

– Наверное, забыли, – сказал молодой человек задумчиво.

– Возможно.

– Вы тогда были ещё маленькой девочкой.

– Когда же это было?

– Ну… около трёх лет назад. Я приехал в Казань и зашёл к вам, чтобы повидаться с тётушкой Маликой. И когда мы сидели и беседовали, вы вернулись из школы. Тётушка Малика сказала: «Вот моя дочка Гуляндам». Я встал и поклонился, а вы сделали мне реверанс, но тут же убежали.

И тут мне вдруг вспомнилось: да, когда-то я видела у нас в доме сухощавого юношу в студенческой форме. Потом мама его хвалила: «Очень воспитанный юноша». Мне было удивительно, как это я его забыла, не узнала при встрече. Ведь говорят же: «Если глаза души не видят, то глаза на лбу – это просто ямки от веток». Похоже, так оно и есть… Теперь, хотя я и вспомнила, уже неудобно говорить, что, мол, узнала. Это было бы признание своей полной невнимательности. Поэтому я, стесняясь, ответила:

– Наверное, так оно и было. Но вы меня извините, у меня это вышло из памяти.

– Не беда, – ответил молодой человек спокойно.

А через три дня они уехали. Все три дня мама с Сарой-апа о чём-то говорили, но, видимо, не всё обговорили, потому что мама, когда провожала их, много раз обеспокоенно повторяла:

– Надо бы побыть ещё, очень уж быстро уезжаете.

И Сара-апа печально отвечала:

– Ах, душа моя, Малика, с удовольствием бы остались, но ведь нельзя. Комиссар моего Азиза отпустил только на три дня. Что сделаешь, времена такие, времена!

– Пусть уж Всевышний поможет поскорее увидеться. Как только пути приведут тебя в Казань, прямо к нам приходи!

– Спасибо, тётушка, – ответил Газиз, склонив голову.

Перед тем как сесть в тарантас, Сара-апа подозвала меня:

– Подойди-ка, красавица моя! – и по-матерински прижав мою голову к своей полной груди, погладила мою спину. А не отрывающему взгляда от меня, как будто что-то ожидавшему, её сыну, я сама протянула руку (согласно правилам приличия); он, весьма обрадованный этим, обходительно пожал кончики моих пальцев.

Когда уезжают гости, как обычно, становится грустно. Вокруг возникает пустота, на душе печально… Но для меня это не была обычная грусть. Какое-то неизвестное беспокойство; они уехали, оставив в моём сердце семена тревоги. Зачем они, с какой целью приехали и уехали? – это меня то и дело непроизвольно озадачивало.

А через пять-шесть дней мне вдруг захотелось срочно отсюда уехать. Всё вокруг – и само это преспокойное имение, и окружающие красивые поля и луга, и цветы, и ягоды, которые невозможно собрать, – всё стало отвратительным. Ей Богу, будто бы живёшь, брошенный на каком-то острове посреди ревущего океана. Вспомнились слова Салиха: «Мир