Повести и рассказы - Амирхан Нигметзянович Еникеев

он, мягко взяв меня за плечи. – Вот так… А теперь слушай, синеглазая!.. Пусть эта одинокая рябина будет свидетелем, на этом месте повторяю: я люблю тебя!.. Люблю, душа моя!.. Я влюблён в тебя, как Меджнун! Это правда, это истина, ты веришь мне?

Что мне сказать, как ответить?.. Я ведь жаждала услышать от него эти слова!..

– Верю, – сказала я, опустив глаза.

Он прижал мою голову к своей груди. Какое-то время мы так тихо простояли, наконец, он, успокоившись, терпеливо произнёс:

– Теперь слушай, Гуляндам! Нам скоро придётся расстаться…

– Почему? Вы не поедете в имение?

– Мы не сможем, Гуляндам, нас ждут в Буинске. Потом, приглашение вашего дяди – это только приглашение музыкантов, а мы так не хотим. Ты это должна понимать!.. Даже эта встреча – для меня неожиданное счастье. Снова ожила затухавшая было надежда, снова!.. (Прервавшись, он глубоко вздохнул.) А надежда у меня большая, святая, можно сказать; хочешь знать, какая?.. Не знаю, когда встретимся снова, хочу, чтоб ты знала!.. Я живу надеждой, что в будущем мы будем вместе… Слышишь, сердце моё? Почему не отвечаешь?..

Ответить?! Как, какими словами?! Я ещё ниже опустила голову.

– Ладно, – сказал он, немного подождав, – видно, это пустая мечта… Ты ведь даже никогда не сказала мне слова «люблю»… какая уж тут надежда?.. Всё же, всё же ты меня любишь, Гуляндам, любишь!! Здесь невозможно ошибиться!.. Так ведь? Любишь ведь?!

– Если знаешь, почему тогда спрашиваешь? – сказала я, начав обижаться.

– О Боже! – вздохнул он. – У тебя нет сил сказать это единственное слово!.. Слишком ты молодая, птичка моя, слишком молодая!..

– А ты старый, что ли?

Он на мгновение замер, а потом, придя в восторг от восхищения, начал смеяться, то и дело сгибаясь. Как обычно, он смялся весело, с удовольствием. И только вдоволь насмеявшись, начал говорить.

– Эх, Гуляндам, Гуляндам! Ну как тебя не назвать маленькой?! Но ведь из уст ребёнка иногда тоже интересные слова выходят. Да, я действительно не старый, молоденький парень, только есть одно – я сам себе хозяин, человек независимый, могу ответить и за свои дела, и за свои слова.

Например, если захочешь, я сегодня же могу, послав свата, попросить твоих родителей отдать тебя за меня замуж. Но я чувствую, что они тебя мне не отдадут. Время не подошло ещё. Кроме того, я – только лишь музыкант, у меня нет никакого другого богатства, кроме музыки. А они это не считают богатством.

– Но они ведь говорят, счастье не в богатстве!

– Правильно, говорят, умница моя! Только богатство от богатства отличается. Вот твой мягкий очаровательный голос, эти чувствительные пальчики – для меня огромное богатство, и я не хочу его терять, – сказал он со смехом, и тут же серьёзно добавил: – Всё же придётся потерпеть, сердце моё, потерпеть, тревожное время… С одной стороны – Колчак, с другой стороны – Деникин. И меня могут призвать на воинскую службу. Даже если не призовут, в Казани спокойно жить не получится. Знаете, многие наши артисты отправились на фронт, там выступают. Свобода всем дорога, друг мой, её надо как-то уберечь! Иначе, Боже сохрани…

В это время со стороны дома послышалось какое-то движение, голоса. Я испугалась, уж не мама ли вышла. И Салих, не закончив говорить, прислушался.

– Кто-то ходит, лишь бы не мама, – сказала я, обеспокоившись.

– Подожди немного, – сказал он, держа мою руку.

– Пора, душа моя!

– Очень быстро, к сожалению, – сказал он как будто сам себе, потом поспешил добавить: – Теперь мы не должны потерять друг друга, слышишь?.. Не терять и не расставаться, слышишь?

– Слышу!

– В имении вы долго будете?

– Не знаю пока. Месяц проживём, наверное…

– Долго!.. Я буду ждать. Как вернёшься, через Сабиру извести. Я живу на Мещанской улице, недалеко от голубой мечети, если спросишь дом Шихаба Ахмерова, каждый скажет… Он муж моей сестры, не забудешь?

– Нет, не забуду!

– Если мне придётся на время уехать из Казани, я оставлю у сестры тебе письмо.

Мы увидимся, Гуляндям! Только бы тебя за кого-нибудь не отдали.

– Поговори ещё!

– Нет, я просто шучу.

– Ты береги себя!

– Будь спокойна! Сама выздоравливай!

– Спасибо! Мне пора!

– Прощай, душа моя! Ну-ка, посмотри-ка на меня!

Я, приподняв голову, посмотрела на него. Он какое-то мгновение вроде колебался, а затем быстро привлёк меня к себе. И левой рукой прижав меня к своей груди, нагнувшись, поцеловал меня в губы. Я не возражала. Он во второй раз, с чувством приник ко мне долгим поцелуем.

– Хватит! – сказала я, обессилев.

– Прости! – проговорил Салих сдавленным голосом и выпустил меня из своих объятий.

У меня закружилась голова, я покачнулась, но в ту же секунду развернулась, направилась в сторону дома. Салих остался стоять, прислонившись к дереву рябины.

Когда я подбежала к дому, никто там не стоял и не ходил, даже «дежурящая» Сабира заснула, повалившись на диван. Только дяденьки-кучера передвигались по двору между лошадьми – вот их-то мы и испугались, видно.

А через час, собравшись, мы снова выехали в путь. Как и до этого, впереди Касым-абый с мамой, за ними мы, за нами пара лошадей Салиха. После передышки лошади идут лёгкой рысью. Над полями стоит ленивая, неподвижная тишина, возникающая только в долгие летние дни. Всё вокруг устало, дремлет, даже птицы не летают. Парни позади нас тоже едут тихо – и не играют, и не слышны их смех и разговоры. Так надо. И моя душа наполнилась этой тёплой тишиной. Мне хорошо, мне не нужны ни голоса, ни исполнение. Всё внутри меня – и солнце, и цветы, и музыка! Я не думаю о словах Салиха, я думаю только о его поцелуе. Потому что его поцелуй хранится на моих губах. Потому что меня впервые поцеловал юноша! Впервые!.. Это, наверное, во всю жизнь не забудется…

Вот в какой-то момент нас обогнала пара лошадей Салиха. Через какое-то время они остановились у дороги, поворачивающей налево. Наши тоже остановились. Здесь мы, оказывается, расстаёмся. Расстаёмся… Они налево, мы – прямо. Сердечко моё, успокойся, ведь не навеки же!.. Парни, сойдя с тарантаса, начали прощаться. Салих сначала простился с мамой и с Касымом-абый. Потом подошёл к нам. Сперва Сабире дал руку и только потом протянул мне. Мне так хотелось смотреть на него прямо, с тоскою, с любовью, но я побоялась, что не сдержу слёз. А он, как будто ждал чего-то, не выпускал моей руки. Лишь в последнюю минуту я услышала его шёпот: «Не забывай!»

Мы тронулись. В тот же момент молодые люди заиграли вслед нам на скрипке, гармони и мандолине «Марш лебедей». Я всем корпусом обернулась назад. Их лошади