Повести и рассказы - Амирхан Нигметзянович Еникеев

реки на деревенскую улицу. В русской деревне тоже большинство домов стояло только по одну сторону улицы, поэтому улица, поросшая зелёной травой, протянулась на два-три километра. Проехав довольно долго, мы попали на середину деревни. Лошади Касыма-абый, повернув к запертым воротам одного дома, остановились. За ними встали и наши, и лошади Салиха тоже.

У русских дворы, как правило, не бывают широкими. И этот двор был маловат для трёх пар лошадей. По этой причине Касым-абый, договорившись с хозяевами соседнего двора, направил туда Салиха и его друзей. А самим парням приветливо сказал:

– Только джигиты, чай пить будем вместе за одним столом. Слышали, господин Салих?..

– Слышали, – ответил Салих, не оборачиваясь.

Всё это я слушала с большим вниманием. Больше всего я боялась, что у Салиха может от чего-нибудь испортиться настроение, например, застыдится того, что как бы пристроился к нам, и они совсем от нас отделятся. Если гордость взыграет, он вполне может так поступить. Тогда возьмут и уедут… Ну нет, он так не поступит. Ведь ещё я есть, ради меня он, конечно, на всё должен закрыть глаза.

Когда тарантасы въехали во двор, нас приветливо встретила хозяйка-марджа[59]:

– Добро пожаловать, гости! – сказала она на чисто татарском языке.

Мы удивились, а хозяйка рассмеялась:

– Чему удивились? Я ведь в татарской деревне выросла. Наш отец там всю жизнь держал мельницу. Только замуж выйти за татарина не получилось, – сказала она, вздохнув. – Давайте, давайте, милости просим!

Она провела нас на открытую веранду, смотрящую в сад.

– Сюда солнце не падает, прохладно, а если захотите полежать, входите в дом. Ставни закрыты, солнце не падает, отдыхайте с удовольствием.

– Спасибо, спасибо! – поблагодарили мы.

На веранде большой стол, длинный диван, накрытый паласом, несколько чистых стульев – короче, приятное место, где можно свободно поесть и попить. Мы с Сабирой занесли наши съестные припасы. Хозяйка уже перенесла большой самовар, стоявший на столе, в сад – поставила его на землю. Принесла ведро воды, наполнила самовар. Сабира начала ей помогать – нащипала лучину, подожгла, установила трубу. Я тоже спустилась к ним. Сад оказался очень большим, протянувшись, спускался к реке. Он был сплошь яблоневым. Стволы яблонь толстые, здоровые, некоторые разрослись очень сильно. А вдоль забора – вишни, и они очень здоровые, высокие. В таком саду урожай яблок и вишен должен быть большим. Я спросила у хозяйки:

– Такой большой сад, что с плодами делаете?

– Продавали, – сказала хозяйка. – Ремесло такое у нашей деревни – яблоки, вишни выращивать… видели, наверное, здесь у каждого дома такой сад.

– А кому продавали? В город отвозили?

– Город от нас далеко, очень сложно доставить туда… Торговцы фруктами сами приезжали, весь урожай сада закупали прямо на корню. Затем они собирали, разделяя сорта, наполняли короба и отправляли к пристани…

– Это было хорошо.

– Хорошо было, но ведь такие дела теперь остановились, – вздохнула хозяйка. – И в прошлом году никто не приезжал, и нынче, говорят, не приедут. Не знаю, что делать будем.

Жалоба хозяйки понятна – в городе торговые дела прекратились.

А яблони каждый год выдают своё, до людских раздоров им дела нет. Самовар вскипел, мы с Сабирой начали в четыре руки организовывать чаепитие. Мама лежала на диване – у неё от езды в тарантасе начала болеть спина. А Касым-абый, потирая руки, всё время ходил взад-вперёд – видимо очень проголодался. Однако мама решила, чтобы сперва кучеры попили чаю, а потом мы сами спокойно попьём. Касым-абый тут же ушёл, чтобы пригласить их.

Вскоре они появились, держа свои мешки, выставили хлеб, варёные яйца и картофель. Мама велела Сабире поставить для них жареное мясо. Дяденьки с открытой веранды восхитились благодатью сада, и подсчитав, сколько он может принести выгоды, повздыхали: «В наших татарских деревнях такого богатства не встретишь», а затем аккуратно принялись за еду. Мы уже испугались, что это затянется надолго, но они не стали показывать такую невоспитанность. Выпив по пять чашек чая, они вытерли свои лица подолами рубах, помолились и снова пошли к своим лошадям. Только вот самовар пришлось долить и снова поставить кипятиться, стол тоже пришлось накрывать заново. Ведь у нас ещё есть наши приглашённые молодые люди, которым тоже надо было показать гостеприимство. Мама достала из корзин, установленных с обеих сторон, угощения и всё поставила на стол. Касым-абый, всё так же расхаживая, спросил:

– Почему они заставляют ждать? Сабира, может, сходишь посмотришь?

– Вы же их приглашали? – спокойно спросила мама.

– Приглашал, а когда кучеров ходил звать, ещё раз сказал.

– В чём же дело?

– Стесняются, что ли…

Сабира, не дожидаясь конца этого обсуждения, заявила:

– Постойте, я от имени хозяйки сама позову, – и тут же пошла.

Мама не стала её останавливать. То ли согласилась, то ли просто воздержалась – её сразу не поймёшь. Внешне она ничего не показывает.

Ведь приход Салиха к нам, его встреча со мной, едва ли были ей по нраву. Как бы спокойно она себя ни держала, в ней чувствовалась некая настороженность, как у зверька, чуящего опасность, – это я, как бы это сказать, даже не видя, чувствую. Конечно же, это меня очень бепокоило. Со двора послышался шум появления парней. Касым-абый встретил их на лестнице веранды.

– Ай-хай, джигиты, вы, оказывается, как священнослужители, любите заставлять себя ждать!..

– Тысяча извинений! – сказал Салих, поклонившись. – После дороги пыль стряхивали, по очереди мылись водой из колодца, и какое-то время ушло на это.

– Да уж знаю, для музыкантов быть аккуратными – святая обязанность!

– Ну, господа, рассаживайтесь, – сказала мама.

У молодых людей в руках были свои узелки, но мама даже не стала их развязывать, сказав:

– Продуктов и без того много, а вам пока некому будет готовить, так что берегите это.

А дядя добавил:

– Бросьте, парни, в гости не ходят со своей едой.

Молодые люди переглянулись, покраснели, и в конце концев вынуждены были поставить свои узелки на пол веранды. Они сели рядышком с одной стороны стола. Мы – дядя, мама и я устроились на диване. Сабира села разливать чай. Касым-абый, потерев руки, сказал:

– Эх, если бы возле этой курятины был ещё этот чёртов шербет! Может, спросить у хозяйки, у неё, возможно, самогон есть!

Мама, не поняв, спросила:

– А это ещё что такое?

– Самогон-то?.. Хмельное, что гнали в бане.

– Брось, разве такую гадость пьют?

– Здесь, сестричка, его очень мастерски гонят!.. Получше Николаевской водки будет, ей-богу!

– Не говори ерунды, во-первых – это грех, во-вторых – это мерзость, я такое к моему столу и близко не подпущу, – заявила мама категорическим тоном.

Молодые люди сидели тихо, не произнося ни слова. Видимо, им стало неловко, потому что