Повести и рассказы - Амирхан Нигметзянович Еникеев

Не успела мама произнести: «Что это ты вспомнила об этом?» – как я быстро вставила своё слово:

– Очень хорошо, и у меня есть что постирать.

Так мы, не ожидая маминого согласия, вынесли своё бельё во двор и, поставив вдоль изгороди корыта, принялись за дело. Белья было немного, но поскольку мы начали поздно, стирали неспеша, работа растянулась на пару часов. Затем выстиранные вещи прополоскали, спустившись к Кабану, и на растянутой в саду верёвке развесили их сушиться. Тут и время обеда подошло, и мамина еда подоспела. Мы, «уставшие от работы» две девушки, поели на кухне.

Прибрав посуду, я поднялась к себе. А через некоторое время в доме наступил покой, и наши, видно, легли отдыхать. На часах было половина третьего… Оказывается, осталось не так много времени… Какая-то напряжённость начала овладевать мною. И сердце начало время от времени вздрагивать. Видно, так уходит моё спокойствие.

Какое-то время я посидела, рассчитывая, что это пройдёт, а затем встала и начала неторопливо собираться. Сначала как следует протёрла руки одеколоном. Затем одела серебристое платье и короткую чёрную жилетку, на ноги – чёрные туфли на высоких каблуках… А что надеть на голову?.. Если эту широкополую шляпу надеть? – Нет, сегодня это не подойдёт… Чтобы можно было прикрыть лицо, накинула лёгкий чёрный кружевной шарф. Готово, как будто всё продумала… Перед уходом встала перед зеркалом. Оказывается, я повзрослевшая (или ещё не повзрослевшая?) красивая девушка. Мне уже пора самой решать свою судьбу. Итак, доверяюсь Богу!

Когда спускалась, встретила маму. (И когда только она встать успела!)

– Куда это вырядилась? – спросила она.

– Прогуляюсь, – ответила я, не останавливаясь, но при этом успела заметить её оценивающий взгляд…

– Долго не ходи! – сказала она мне вслед. (Мамины слова нас всегда связывают – как-будто мы навеки на привязи…)

На перекрёстке у Сенного базара мне пришлось подождать трамвая. Интервалы между ними довольно большие, и времени осталось мало… А он там уже ждёт, наверное.

На этот раз старенький трамвай не заставил себя долго ждать. Я села у открытого окна. Еду и наблюдаю улицу, людей. Внутри меня какая-то странная пустота и покой. Даже не думаю, куда и зачем еду. Как бы полностью доверилась судьбе…

Сошла с трамвая на Грузинском перекрёстке, по улице прошла мимо памятника Державину, исполненному в том стиле, в каком изображали древних поэтов, и вошла в садик. На его аллеях никого не было видно. Только на скамье у старого дуба мне бросился в глаза какой-то военный, сидевший опершись на свои колени, но я, стараясь не смотреть на него, собралась пройти мимо.

И тут раздался возглас:

– Ах, барышня, барышня, уже и узнавать перестали!

Я, вздрогнув, оглянулась назад, передо мной стоял Салих!.. В кожаных сапогах с длинными голенищами, в гимнастёрке и в фуражке! Салих в военной форме!.. Внутри меня мгновенно что-то оборвалось… А он смеётся.

– Я нарочно не вставал с места, думал, узнаешь или нет.

– Да как узнать?!. Мне в голову не приходило увидеть тебя в военной форме.

– Или мне не идёт военная форма? – спросил он, перестав смеяться.

Я повнимательнее оглядела его внешность. Нельзя сказать, что не идёт, наоборот, всё сидит очень аккуратно. Разве благородному человеку это не пойдёт?.. Но мне не хотелось говорить «идёт», и я сказала «не знаю». В голове у меня были совсем другие мысли.

– Когда хоть тебя призвали? – спросила я, не скрывая беспокойства.

– Я, душа моя, не дожидался, когда вызовут, сам пошёл.

– Сам? Удивительно!.. Ты же музыкант, какое ты имеешь отношение к войне?

– Ах, Гуляндам! Разве война бывает без музыки?

Я не знала, что сказать. И ведь ещё смеётся при этом, Боже мой! Однако Салих, заметив моё уныние и грусть, взял мои руки и мягко произнёс:

– Давай сядем!

Мы сели тут же, под старым дубом.

– Ты не беспокойся, дорогая! Так нужно. Я ведь не один. Вон, многие артисты на фронтах. Много литераторов, поэтов в рядах Красной Армии. Свобода стоит дорого, и все должны её защищать, душа моя!

– Понимаю, – сказала я тихо.

– Ты умница! – ответил он с любовью. – Только ты не тревожься. Это долго не будет. Самое большее – один год или два пролетят, контрреволюция, несомненно, будет повержена, войны кончатся, и мы снова будем вместе – нам надо только потерпеть.

«Не тревожься! Только потерпим!..» А вот сейчас, в эту минуту все мои надежды рушатся, – он этого ещё не знает. Я полностью впав в отчаяние, не зная, что думать, что сказать, сижу, опустив голову… Сказать: «Не уходи, не бросай! – ведь это дело его совести!.. Отступится ли он?! И так вот всё кончится, оборвётся всё, оборвётся?! О Боже мой!..

Немного подождав, он снова взял мои руки в свои ладони и, заглядывая мне в лицо, сказал:

– Ты сегодня очень печальная, и хотя не говоришь, я понимаю, душенька, понимаю, мне и самому совсем нелегко. Я так тебя ждал, Гуляндам! Так боялся, что уеду, не увидев. Мне есть что тебе сказать, очень важные слова… Но сначала ты своё скажи, что происходит у тебя? Сабира не договорила, но ведь не зря же она меня разыскала. Говори, что случилось?..

Говорить… Но надо ли это сейчас? Что изменится от того, что я сейчас расскажу?.. И вообще, зачем я пришла к нему?.. Истомившись от ожидания, страстно желая встречи, надеясь, мечтая… Нет… пусть узнает!

Довольно долго помолчав, я заставила себя сказать наконец:

– Меня… собираются отдать…

Салих, быстро отстранившись, спросил:

– Отдать?! Не понимаю, душенька!..

– Ну, замуж, говорю.

– Ах, вот как! Тебя собираются отдать замуж? Наконец, понял, – сказал он, пытаясь смеяться. – Ты посмотри!.. Ну, а разве я тебе не говорил?.. Вот видишь?! Такую девушку, как ты, разве долго будут держать!

Затем, став серьёзным, спросил:

– Ну и когда они собираются это сделать?

– Этого пока не знаю.

– За кого, что за человек?

– За одного парня из Симбирска.

– Ты его видела?

Я посомневалась, но сказала:

– Да, видела.

– Где, когда?

– Они с матерью приезжали в имение.

– Вот как, оказывается, – сказал он, сильно помрачнев. – И там познакомились и договорились?..

– Разговоров не было, я ничего не знала.

– Прости, душенька!.. И когда же ты узнала?

– Мама мне об этом только вчера сказала.

– Только вчера? И что сказала твоя мама?

– Тебя… вот за этого парня просят, сказала.

– Конечно, надо выходить, сказали.

– Да, и папа, и мама очень хотят этого.

– И парень, наверное, хороший, – сказал он поспешно. – Богатый, образованный?

Я поняла, что Салих, не желая того, невольно спросил. И я ему прямо ответила:

– О