Повести и рассказы - Амирхан Нигметзянович Еникеев

– Скажи, душа моя, – сказала я почти с мольбой, – что я должна сделать?..

Салих, немного подумав, ответил:

– У нас другой возможности нет: надо уйти из дома…

Он почему-то остановился, я стою, затаив дыхание, а он затем повторил:

– Понимаешь, ты, ничего не говоря родителям, должна уйти из дома.

– Убежать?.. О Боже!

– У нас нет другого выхода, – быстро заговорил Салих. – Ради нашей любви ты должна это сделать. Никто – ни Бог, ни человек – не станут винить нас. В жизни такие вещи случаются!..

Да, случаются!.. В таких случаях говорят: убежала, увязалась… Неужто мне такое суждено?! Тут же перед глазами возникли родители… Узнав, что я убежала, не сойдут ли они с ума?.. Не проклянут ли меня?.. Но, Бог свидетель, у меня нет другого выхода.

Я полюбила Салиха и только Салиха смогу любить. Я очень люблю своих родителей, но всё же… что мне делать, если нет другого выхода?!

Салих ясно понял моё состояние и молча, ничего не говоря, сидел рядом. Я знаю, он ждёт, ждёт моего последнего слова. Однако не торопит, не хочет неволить. Последнее слово – последняя черта, я вверяю ему свою судьбу, – понимает ли он это?.. Ему и самому, наверное, нелегко – очень большую ответственность берёт ведь он на себя.

Наконец, я спросила:

– А когда?

– У нас очень мало времени, Гуляндам, – ответил Салих. – В воскресенье нас отправляют, а сегодня четверг… То есть надо в течение двух дней… Самое лучшее – завтра.

– Завтра?! – сказала я, невольно вздрогнув.

– Оттягивать нельзя, оттягивание опасно. Куй железо, пока горячо. Кроме того, мы в Казани должны побыть хотя бы один день. Я очень хочу тебя представить джизни и тёте.

Завтра, завтра… Я ведь стою над последней чертой! Бог мой! Дай мне силы!..

– Ты не бойся, дорогая, будь смелой, – сказал Салих как-то мягко и спокойно. Мы чистые, мы безгрешные люди, мы сойдёмся, только проведя никах. И родители в конце концов нас простят. Они ведь не какие-нибудь тёмные, древние люди… Должны понять… Ну что, договорились?

– Хорошо! – ответила я с какой-то самой мне непонятной лёгкостью.

– Днём или вечером? – очень просто спросил он.

– Днём нельзя будет, душа моя… Вечер – самое хорошее. Когда родители лягут… У меня с собой ещё какие-то вещи будут… (Удивительно, удивительно – мы так просто и легко начали обсуждать это.)

– Много вещей не бери.

– Один узелок уж.

– Тогда так договоримся. Я тебя с девяти часов начну ждать, знаешь, где?

– С девяти не рановато ли?

– Не беда. Я приду и буду ждать тебя до десяти, до одиннадцати, если надо. До рассвета, если надо, подожду.

– А ты узнаешь меня в темноте?

– Как не узнать!.. Мне ветер поможет тебя узнать.

– А когда встретимся, куда пойдём?

– К моей тёте… Конечно, они будут знать заранее…

– Мне будет так стыдно.

– Не переживай, душа моя. Моя тётя и джизни очень знающие и понимающие люди. Они тебя как родную дочь примут… Приготовят тебе отдельную постель… Вот так… Договорились, наконец?

– Вроде договорились.

– Вот… взял, дал и сделали! – сказал он, радуясь как ребёнок. – Пусть будет в добрый час, душенька!

– В добрый час, душа моя!

Да, всё уладилось. После таких мучений… так просто!.. А в сад начала входить вечерняя темнота.

Я поспешно встала со своего места.

– Боже мой, мы так долго сидим!.. Я пойду уже.

Салих тоже встал со своего места. С посветлевшим лицом человека, из которого счастье так и льётся, он с любовью и радостью молча смотрел на меня своими затуманившимися тёмно-синими глазами, затем подтянул меня за обе руки под прикрытие дерева и слегка дрогнувшим голосом сказал:

– Гуляндам!.. Гуляндам!.. – Ты – моя! Всевышний!.. Это ведь не сон?

– Нет, не сон, – сказала я, прильнувши к нему.

После этого он, сжав мои плечи, быстро и горячо начал говорить:

– Гуляндам, дорогая, мы только в начале большого пути. Начало, наверное, не будет лёгким, но оно должно привести нас к большому счастью… Я хочу тебе сказать как тайну: я ведь не останусь простым музыкантом, если будет суждено, я сам буду писать музыку!.. Я сейчас похож на курицу, которая ищет, куда бы ей снести яйца. – И он, хотя и пытался сдержаться, но не смог, и счастливо рассмеялся.

В такой момент откуда только он находит озорные слова, как умеет по-детски радоваться он… Мой Салих[62]!

Зачем перестал смеяться, очень мягко поцеловал меня в лоб и сказал:

– Прощай, душа моя! Прощай, моя умница!.. Пусть тебя охраняют добрые ангелы!

Он проводил меня до ворот сада и остался стоять возле статуи любви.

Я же, сев в трамвай, поехала в свою сторону.

* * *

Мама встретила меня с очень серьёзным лицом и окинула меня оценивающим взглядом. Беспокойство было написано на ней, но при этом она сильно не набросилась на меня и только сказала:

– Долго гуляла, дочка.

– Да, долго получилось, – ответила я, не став оправдываться. Мне нужно было держать себя как можно естественнее. Я не должна вызывать никаких подозрений… Конечно, это будет нелегко. Особенно, если возникнет какой-нибудь серьёзный разговор (а он возникнет), моё положение будет трудным. Говорят ведь, на воре шапка горит. Я же на пустом месте могу изобличить себя. Вот почему оставшиеся сутки мне кажутся длинным мостом над адом[63].

Вскоре меня позвали к чаю. Понятно, что раз вчера я не спускалась к чаю, сегодня этого нельзя было делать. Напротив меня сел папа, и это меня встревожило… Не начнёт ли он разговор?.. Правда, до этого у нас, то ли по обычаю, то ли по правилам шариата, во время еды не положено было разговаривать.

Я вышла, исполненная решимости, и села. Мама налила мне чаю. Папа, оторвав взгляд от газеты, посмотрел на меня, всем своим видом показав, что он всё видит и знает. Однако по его виду я поняла, что он не собирается начать разговора.

Только позднее он, отодвинув газету, сказал очень интересные слова:

– Эти только и пишут, что о свободе и воле, Божья мудрость!.. И всё же эти прекрасные вещи «влас» держит в своих руках! А «влас» она ведь злая… Сегодня она тебе свободу обещает, а завтра её отберёт… Много мы видели таких примеров. Вон Николай в прошлом году сказал: дам свободу и выпустил «манифис»[64], а когда испугался за свой трон, избранную народом Думу взял и разогнал. Трон терять никому не хочется… Мудрость не в блестящих обещаниях, а в