Ветер крепчает - Тацуо Хори

придумать: мы встретились как ни в чем не бывало, а затем расстались, словно ничего не произошло… Так я себя уговаривала, чувствуя, что просто пытаюсь вернуть себе толику спокойствия. В то же время я надеялась, что неведомая сила – та, что неким образом участвовала в наших судьбах и, кажется, не сегодня, так завтра, не на счастье, так на горе должна была отчетливо себя проявить, – пронесется над нашими головами, но нас не заденет, подобно черной туче, проплывающей над деревней без единой капли дождя…

Дело было в один из вечеров. Все уже легли, и только мне спать совсем не хотелось; отчего-то сдавило грудь, и я украдкой выскользнула из дома. Побродив в одиночестве по темному лесу, я наконец почувствовала себя немного лучше, поэтому пошла обратно в дом и тут заметила, что в гостиной горит один из светильников, хотя я точно помнила, что еще недавно, выходя из дома, все погасила. Я почему-то думала, что ты давно спишь, поэтому, удивленная, замерла под вязом, пригляделась – кто мог зажечь свет? – и тогда поняла, что это ты, Наоко, сидишь у того же окна, у которого обычно сидела я, так же как я прижимаешься лбом к оконному стеклу и неотрывно смотришь в пустое небо.

Свет падал на тебя со спины, поэтому я совершенно не представляла, что за выражение на твоем лице, но мне показалось, что ты пока не заметила меня под вязом… Погруженная в глубокие раздумья, ты выглядела почти так же, как выглядела в часы раздумий я сама.

Тут меня посетила одна догадка. Я предположила, что ты, должно быть, услышала, как я выхожу из дома, забеспокоилась, сразу же спустилась и все это время провела в мыслях обо мне. Вероятно, ты в точности скопировала мою излюбленную позу, сама о том не подозревая, и получилось так, очевидно, оттого, что в своих размышлениях ты не сохранила известной дистанции и, задумавшись, буквально слилась со мною. Да, ты теперь думаешь обо мне. Думаешь как о человеке, который уже покинул твое сердце и никогда больше туда не возвратится.

А ведь я нисколько не пытаюсь отстраниться от тебя. Напротив, ты сама в последнее время упорно меня избегаешь. И это будит во мне страх: я начинаю бояться себя, точно природа моя и правда глубоко греховна. Ну почему мы с тобой не можем жить, как живут другие, с открытым сердцем?..

Так, мысленно взывая к тебе, я с самым безучастным видом зашла в дом и хотела уже молча пройти у тебя за спиной, но ты вдруг обернулась и спросила тоном почти обвиняющим:

– Куда же ты ходила?

И я с невыносимой ясностью ощутила, какие горькие чувства вызываю в тебе.

Часть 2

23 сентября 1928 года, деревня О

За последние год-два мне даже мысли не приходило, что я когда-нибудь вернусь к этим записям. Правда, прошлой осенью одно событие, приключившееся со мною здесь, в деревне, неожиданно заставило меня вспомнить о позабытом на какое-то время дневнике: мне стало ужасно стыдно, и я решила его сжечь. Однако задумалась, не стоит ли перед сожжением еще раз перечитать написанное, и, пока колебалась, не в состоянии отважиться даже на такой шаг, окончательно лишила себя возможности его уничтожить, хотя была тогда предельно далека от того, чтобы продолжить начатые записи. Думаю, причина, побуждающая меня вернуться к ним и тем самым вновь разбередить былые чувства, станет тебе понятна, когда ты примешься за чтение.

О том, что Мори-сан скоропостижно скончался в Пекине, я узнала из газеты в июле прошлого года, в один из тех жарких дней, когда даже утром из-за духоты невозможно вздохнуть. Юкио еще весной получил новую должность – его направили в университет на Тайване, а ты несколькими днями ранее одна, без меня уехала в наш горный коттедж в окрестностях О, поэтому в огромном доме в Дзосигая[67] я осталась совсем одна. Судя по тому, что писали в статье, Мори-сан целый год провел в Китае, никуда не выезжая, мало что публикуя, а в последние несколько недель уже почти не вставал, прикованный к постели застарелой болезнью: до самого конца он словно надеялся, что кто-то еще придет к нему, однако испустил свой последний вздох в маленькой, тихой гостинице на севере Пекина, так никого и не дождавшись.

Он покинул Японию год назад, будто спасаясь от кого-то бегством, но и после отъезда в Китай продолжал писать – на мой адрес от него пришло два или три письма. Во всем Китае он, похоже, высоко оценил одну только столицу, но зато уж Пекин, напоминавший ему «вековечный лес», покорил его абсолютно: в письме ко мне он как-то упомянул самым будничным образом, что хотел бы провести в подобном месте одинокие закатные дни и скончаться затем в полной безвестности, но я и представить себе не могла, что желание его сбудется так скоро. Сам господин Мори, возможно, предвидел свою судьбу уже в тот момент, когда впервые оказался в Пекине и поделился со мной в письме мыслями о смерти…

После той встречи в О, состоявшейся летом, три года назад, я с господином Мори больше не виделась и лишь получала от него время от времени письма, проникнутые поистине глубокой печалью, за которой угадывалась крайняя усталость от жизни и, одновременно, насмешка над самим собою. Но что я могла написать в ответ, чтобы хоть как-то ободрить его? Перед отъездом в Китай он, кажется, очень хотел повидаться со мной (и откуда в нем нашлось столько душевного рвения?), но я после пережитого еще не находила в себе силы вновь, со свежим чувством, встретиться с ним, поэтому ответила уклончивым отказом. Оглядываясь теперь назад, я сожалела о принятом решении: «Если бы только мы с ним тогда увиделись!» Хотя, попробуй мы встретиться лично, что такого я смогла бы сказать помимо того, что сообщала ему в письмах?..

Вдоволь поразмыслить об одинокой смерти Мори-сан, вызывавшей во мне нечто похожее на раскаяние, я смогла не сразу: ознакомившись с утренней газетой, я ощутила вдруг боль в груди, покрылась до ужаса холодной испариной и поспешила опуститься на диван, где лежала до тех пор, пока внезапные грудные спазмы не утихли.

Вероятно, это был первый, легкий приступ развивавшейся у меня грудной жабы, но до тех пор ничто на болезнь не указывало, и потому я списала все на нервное потрясение. То, что в доме на тот момент никого, кроме меня, не оказалось, дало мне, как ни странно, лишний повод