Ветер крепчает - Тацуо Хори

Наоко, ты ведь была в О совсем одна, и новость о смерти Мори-сан, вероятно, явилась для тебя ударом? И все же я допускаю, что, по крайней мере, в первые минуты после печального открытия ты думала не столько о себе, сколько обо мне, представляла в одиночестве с тревогой и в то же время с досадой, как я, убитая горем, стану молча терпеть муку, одним своим видом лишая окружающих душевного покоя.

Впрочем, со мной ты не обменялась по этому поводу ни единым словом. И даже короткие сообщения на открытках, какие прежде иногда, словно в извинение, ты отправляла мне, после этого приходить перестали. Но я радовалась твоему молчанию. Более того, оно казалось мне абсолютно естественным. Раз этот человек уже скончался, мы выберем время и откровенно поговорим, в том числе о том, что было связано с ним. Так я думала, убежденная в том, что вскоре мы вновь сойдемся под одной крышей – например, в деревне, – и тогда нам непременно выпадет вечер, который прекрасно подойдет для разговора по душам. Но когда к середине августа я разобралась с делами, державшими меня в городе, и смогла наконец выехать в О, мы разминулись с тобой в дороге: не предупредив меня заранее, ты отправилась обратно в Токио, и после того, как все прояснилось, даже меня охватило негодование. Мне показалось, будто своим поступком ты открыто указываешь мне на то, что наш с тобою разлад достиг стадии, на которой ничего исправить уже нельзя.

Разъехавшись где-то на полпути между станциями, посреди равнин, мы поменялись с тобою местами. Я сменила тебя в горном коттедже, где зажила в компании заботившегося о нашем хозяйстве старого слуги, а ты, со своей стороны, продолжила искать уединения от меня, поэтому в деревню больше не приезжала, и увиделись мы только осенью. В то лето я почти заточила себя в нашем горном доме. До конца августа в деревне тут и там мелькали силуэты гуляющих компаниями по двое-трое студентов в сирогасури[68], и это отбивало у меня всякое желание посещать О. А с наступлением сентября, когда студенты уехали, начались обычные для этого сезона затяжные дожди, и прогулки стали невозможны. Заметив, что я почти никуда не выхожу, слуга, похоже, забеспокоился, хотя виду в моем присутствии не подавал; мне же самой нравилось проводить дни так, словно я восстанавливалась после долгой, тяжелой болезни. Порою, когда старичка нашего в доме не было, я заходила в твою комнату, разглядывала оставленные книги, изучала одно за другим деревья, которые видны были из твоего окна, их ветви, листву, пыталась по мелким деталям угадать, о чем ты думала в этой комнате нынешним летом, и, случалось, проводила там, погрузившись в невеселые мысли, немало времени…

Между тем дожди наконец прекратились, установилась осенняя погода. Горы и дальние леса, все последние дни скрывавшиеся за пеленой густого тумана, внезапно предстали нашему взору заметно пожелтевшими. Я тоже вздохнула свободнее, у меня появилась привычка утром и вечером подолгу гулять по ближайшему лесу. Прежде, когда я вынуждена была дни напролет проводить, запершись в стенах коттеджа, мне хотелось благодарить судьбу за ниспосланные часы покоя, но теперь, гуляя в одиночестве по лесам, словно позабыв обо всем на свете, я настолько полюбила подобное времяпровождение, что с удивлением спрашивала себя, как могла вести до сих пор столь безрадостное существование, ведь человек, мне казалось, редко идет против своих желаний. У подножия горы, ставшей излюбленным местом моих прогулок, начинался лиственничный лес: светлый лиственничник, в просветах которого изредка вспыхивали яркие склоны вулкана Асама, встающего за красноватыми метелками мисканта, тянулся далеко-далеко, сколько хватало глаз. Я знала, что где-то там, вдали, лес вплотную подступает к деревенскому кладбищу, но когда в один из дней, будучи в хорошем настроении, дошла почти до могил и услышала вдруг за деревьями человеческие голоса, то испугалась и поспешила повернуть назад. Как раз шел средний день недели Хиган[69]. На обратном пути я столкнулась с женщиной средних лет, по виду непохожей на местных жителей, – она внезапно появилась из зарослей мисканта на лесной прогалине. Для нее подобная встреча тоже, судя по всему, стала некоторой неожиданностью. Это была О-Йо-сан[70] из местной гостиницы-хондзин[71].

– Сейчас Хиган, я приходила на могилы, но здесь до того хорошо, что никак не могу собраться домой, все брожу вокруг. – При этих словах она чуть заметно покраснела и простодушно улыбнулась. – Уже и не помню, когда в последний раз на душе так спокойно было…

Она растила единственную дочку, много лет тяжело болевшую, и так же, как я, почти нигде не показывалась. Последние года четыре до нас изредка доходили слухи друг о друге, но не более того – вот так, лицом к лицу, мы не встречались с ней очень давно. Нам было приятно перемолвиться словечком, поэтому мы завели долгий разговор и лишь после, наговорившись, разошлись.

По дороге домой я думала про О-Йо-сан, с которой только что рассталась: за то время, что мы с ней не виделись, она слегка постарела, но что-то в ее манере держаться вызывало ощущение едва ли не девической свежести – не верилось, что она всего на пять лет моложе меня. А ведь, насколько мне было известно, жизнь ее не баловала, посылала одно испытание за другим, и я невольно подивилась про себя: характер у нее, конечно, сильный, и все же непонятно, как ей удается сохранять такую непосредственность. К нам судьба куда благосклоннее, и мы, вероятно, должны были бы испытывать чувство благодарности. А вместо этого без конца переживаем из-за вещей, давно утративших всякую значимость, и при этом так убиваемся, словно именно от них зависит наше счастье. Мне внезапно открылось, насколько наше поведение чудно и неразумно.

Я еще не успела выйти из леса, а солнце уже почти село. Исполнившись внезапной решимости, я невольно ускорила шаг и вскоре была дома. Войдя, я сразу поднялась на второй этаж, прошла к себе в комнату и достала из глубины комода эту тетрадь. В последние дни, едва солнце скрывалось за горами, тут же опускался стылый холод, поэтому, выходя на вечернюю прогулку, я всегда наказывала, чтобы к моему возвращению камин был растоплен, но именно в тот день слуга задержался, занятый прочими делами, и не успел выполнить наказ. Я думала сейчас же