Тише - Кейт Максвелл

– Зато ты будешь скучать по нему.

– Хм… если честно, я ужасно рада вырваться на свободу. Впервые нахожусь вне квартиры после наступления темноты.

– Я польщена, что ты выбрала именно меня для первой вылазки без ребенка!

– Мне бы и в голову не пришло позвать кого-то другого.

– Ну и как тебе новая жизнь?

– С чего бы начать… Конечно, малыш просто чудо!

– Само собой.

– Но знаешь, Мира, это так…

– Тяжело? Знаю. Даже когда есть, с кем разделить ответственность и бессонные ночи.

– Помню, ты еще тогда предупреждала. Но на деле все оказалось в сто раз сложнее.

– Подгузники, ночные кормления – не представляю, как ты справляешься одна!

– Чувствую себя Сизифом… Кажется, эта неблагодарная, монотонная работа никогда не кончится.

– Со временем станет легче. Он уже научился улыбаться?

– Вроде бы нет.

– Нет? Ну, ему уже шесть недель – скоро начнет. Когда наконец получаешь обратную связь, эмоции просто зашкаливают. Словно награда за все труды. Тебе, наверное, очень этого не хватает.

– Да-а…

– Но дети так быстро растут! Дни тянутся долго, зато годы пролетают в мгновение ока. Оглянуться не успеешь – им уже четыре, как сейчас Беа. Четыре! И ты не можешь удержаться от слез, глядя на их ножки – такие они теперь большие. Так что мой тебе совет: наслаждайся этими мгновениями, пока можешь. Цени каждый момент.

– Просто мне иногда кажется…

– Что?

Я делаю глоток коктейля.

– А как прошли твои первые недели после рождения Беатрис?

– Тяжело, но у меня был Пит. Он очень помогал. Хотя поначалу мы постоянно ругались. Во всяком случае, первые несколько лет.

– Из-за чего?

– Не знаю. Возможно, из-за разных взглядов на воспитание. Я постоянно на него срывалась. В основном от усталости. Он ведь был единственным человеком – единственным взрослым человеком – рядом, поэтому ему приходилось выслушивать весь мой негатив. По крайней мере такого у тебя не будет. Рождение детей кардинально меняет жизнь любой пары. Только представь: вы много лет жили вдвоем, были друг для друга всем (я сейчас не говорю о друзьях), и вдруг появляется кто-то третий. Все становится другим.

– И как ты с этим справлялась?

– Скандалила и истерила. Оставляла ее с ним и шла гулять.

– Но тебе никогда не хотелось и в самом деле уйти?

– Ты имеешь в виду, от Пита?

– Просто… уйти.

– Иногда я подумывала сбежать куда-нибудь с Беатрис. Смотрела в интернете квартиры в таунхаусах с маленьким садом и мечтала, как мы будем жить там вдвоем. Господи, если бы Пит узнал, он никогда бы меня не простил. Но потом я высыпалась, или меня накрывала очередная волна окситоцина – ты замечала, что он приходит волнами?

Старый добрый миф об окситоцине; бабушкины сказки. Я с шумом втягиваю через трубочку остатки коктейля, делая вид, что не расслышала.

– И все мои фантазии о побеге мигом улетучивались из головы. Слава богу за эти гормоны – честное слово, не знаю, что бы я без них делала.

Надо бы поесть. Алкоголь приятно расслабляет язык, но этот разговор начитает меня утомлять. Я пришла, чтобы отдохнуть от Эша, но он каким-то образом проникает в каждую сказанную фразу. Жаль, что мы с Мирой не можем вернуться в свои двадцать с хвостиком, когда можно было валяться на диване с похмельем и гонять чаи. «Мы просто продолжаем с того же места!» – говорят обычно люди о старых друзьях, словно дружба – это бесконечная парная гонка. Но иногда общих воспоминаний недостаточно. Как и общего опыта в настоящем – к примеру, мы сейчас обе матери. Я по-прежнему чувствую между нами ту же отчужденность, что и несколько лет назад, когда Мира приезжала ко мне в Нью-Йорк. С тех пор трещина в наших отношениях стала только глубже, как осадка викторианского дома. В такую дыру можно было бы запросто просунуть палец.

Я заказываю тако и лезу в сумку за кошельком. Нашариваю долларовые банкноты, паспорт – я брала его, когда ходила получать свидетельство о рождении Эша, – и маленький пластиковый пакетик, о котором успела напрочь забыть.

– Не волнуйся, я заплачу – ты ведь покупала напитки, – говорит Мира.

– Правда? Спасибо. Тогда я пока сгоняю в туалет.

«Мира пришла бы в ужас», – думаю я, доставая из кошелька грин-карту, вытряхивая белый порошок из пакетика на сиденье унитаза и разделяя его на две короткие толстые дорожки. Как, впрочем, и Джесс. «Всего разочек!» – говорю я себе, а затем скатываю долларовую банкноту в трубочку, наклоняюсь и вдыхаю. Встаю, делаю еще один резкий вдох, и носоглотку обжигает давно забытое ощущение. Снова склоняю голову и втягиваю в себя вторую дорожку. После чего прячу все обратно в сумку и вытираю ноздри перед зеркалом.

Возвратившись, замечаю на стойке бара расписание поездов.

– Помнишь, мы когда-то жили на десятом этаже жуткой многоэтажки? – спрашиваю я. – Нам тогда было лет по двадцать пять. Ты еще встречалась с тем недотепой-юристом…

– А ты ни с кем.

– Как обычно!

– Там еще была решетка на входной двери, целое семейство голубей на балконе и рукописная табличка со словами: «Будете гадить на лестнице – убью!»

– Такое сложно забыть. А помнишь как-то летом мы пошли на вечеринку в заброшенном складе с нелегальной пристройкой на крыше?

– Вроде да. Кажется, нам еще пришлось лезть через окно, чтобы попасть внутрь?

– Точно! – говорю я. – Зато сверху открывался потрясающий вид на Хакни-Маршес.

Мы тогда просидели там вдвоем всю ночь, пока грохочущая внизу вечеринка, достигнув своего апогея, не начала стихать и на горизонте не взошло солнце, хотя в небе еще виднелась тонкая полоска луны, а над болотами висел туман.

– Помню, – говорит Мира. – И цаплю помню.

Серая цапля на высоких костлявых ногах пробиралась сквозь густую траву. Она появилась в тот момент, когда мы с Мирой говорили о том, чего хотим от жизни, кем планируем стать. Мы восприняли ее появление как знак. Ведь неспроста она решила прогуляться по болотам именно сейчас! Мы готовы были поклясться, что слышим ее осторожные шаги.

– Я часто думаю о той ночи, – продолжаю я. – Когда кормлю Эша, когда укачиваю его, чтобы он поскорее уснул или перестал плакать. И все пытаюсь вспомнить, что мы тогда друг другу сказали – какие строили планы. Но не могу.

– Сомневаюсь, что в том возрасте мы загадывали дальше следующей пятницы, – смеется Мира. – Разве нет?

– Неправда. По крайней мере ты точно загадывала. Ты хотела стать редактором отдела в национальной газете к тридцати пяти годам, и ты им стала.