Черное ожерелье - Шерхан Муртазаев

дьявольщина. Она вспомнила о страшном конце Адиля, и ее бросило в жар и в холод. О-о-о-о, хоть бы то был не Адиль! Уж не дух ли его? Призрак? Но как иначе можно попасть в запертую комнату? Только духу не послужит препятствием замок, не удержат каменные стены. Эх, несчастный Адиль! Бедный, бедный… Было бы куда лучше, если бы он остался жив. Жалко!.. Намерзся при жизни, беспризорный, и после смерти не суждены ему могила и домовина. Рассыпался по ветру горсткой пепла… Может быть, полетел над землей, не принявшей его, и вернулся, обозленный, чтобы предъявить права хозяина на этот дом, который мог считать своим. О тоба!

Но если это Адиль, то почему их двое? Ясно слышны два голоса. Смех приглушенный, словно ладонью рот прикрывают. Марзию охватило желание броситься вон из дома и бежать, как в детстве, к матери, к отцу. Может, соседей позвать и с ними вернуться? Снова послышалось какое-то шуршание, и зазвенела посуда. Марзия постояла еще и с замирающим, заледеневшим сердцем, слегка потянула на себя ручку двери. Она припала глазом к образовавшейся узкой щели, но ничего не смогла рассмотреть. В комнате было темно. Потянула еще. Показалось, что-то пошевелилось за столом, стоявшим у самой печи. Перехватило дыхание. Ослабли ноги. Боясь, что тут же упадет, Марзия протянула руку к стенке, нащупала выключатель и последним усилием нажала на него. Вспыхнул яркий свет.

Незваные гости встрепенулись, захлопали крыльями и сразу притихли. Это были голуби, влюбленная парочка нежных птиц. Самец красовался в сизом оперении, а подружка его была снежно-белой, будто невеста. Они удивленно оглядывали Марзию черными бусинками глаз. Она обессиленно упала на стул и расхохоталась.

По всей видимости, у этой пары жизнь была сладкой. Они досыта наклевались ягод смородины из варенья, что стояло в вазочке на столе. Как же после такого угощения не миловаться и не ворковать? У сытого вроде и забот нет. Нашли себе гнездышко, не собираются, видно, и ночью его оставить. Утром Марзия торопилась на работу и забыла закрыть форточку. Вот и пожаловали через нее в дом милые гости.

Лед сошел с сердца, растаял, ласковое тепло растопило страх, исчезли кошмары. Повлажневшими глазами смотрела хозяйка на голубей. Слабая улыбка тронула ее губы, обозначив милые ямочки на щеках. И, словно поняв, что не станет их гнать из дома эта красивая женщина, голуби затомились от благодарности и любви, стали нежно ворковать. «Хоть бы не улетели они до приезда Наримана!» — неожиданно подумала Марзия. Ей уже не терпелось рассказать любимому о пережитом страхе, причиной которому послужили кроткие голуби.

…Тасауз, каменное ущелье. В черном бархате ночи белые шатры. Бесконечное множество звезд в небе. Белый резвый верблюжонок с хрустальным колокольчиком на шее.

«Ах, голубь! Белый голубь! Может, ты и есть тот верблюжонок, принявший образ ласковой птицы? Сизокрылый голубь! Может, ты и есть тот радужный колокольчик? Меня вы не бойтесь, милые! Не улетайте, прошу вас! Может, в памятном прошлом улетели вы к звездам неблизким? Говорят, что и звезды страдают в разлуке, не в силах найти друг друга. Говорят, и звезды бегут одиночества, да долог их путь. Самые нетерпеливые сгорают от любви. Свет умерших звезд летит к другим мирам, повествуя о высокой любви. Даже мертвые, они светят. А может, Млечный Путь и не путь для звезд, а лишь преграда для влюбленных, холодная река, которую не перейти им? И люди земные смотрят на реку, с противоположных берегов которой тянутся друг к другу печальные влюбленные. А вы, голуби, не помогли тем сердцам соединиться? Превратился ли ты, белый, в верблюжонка, а ты, сизый, в звонкий колокольчик? Перевезли ли на берег влюбленную звезду? Не покидайте меня, белая голубка и сизокрылый друг ее! Не оставляй меня, верблюжонок белоснежный с хрустальным радужным колокольчиком на шее!»

Такой была молитва Марзии в неверных сумерках угасающего дня. Земная мольба слабого и стойкого человеческого сердца.

РАССКАЗЫ

АКСАЙ И КОКСАЙ

У истоков Аксая

Аул мой лежит.

Стременами серебряными

Иноходец звенит…

(Песня казахского аула)

У подножья Коксая

Хочу кочевать, Бекбекей.

Черной шубки твоей

Рукавом бы мне стать, Бекбекей.

(Песня киргизского аула)

1

Наш аул называется Аксай. А рядом с Аксаем народ часто ставит Коксай, словно имена братьев. «Если Аксай — наш аул, то в какой стороне лежит Коксай?» — думал я. Вопрос мучил меня недолго. Вскоре я увидел и Коксай. Путь туда запомнился мне на всю жизнь.

Шел третий год войны. То утро, когда Айша разбудила меня, было серым и неприветливым. Мы, дети, уже привыкли вставать раньше рассвета. Но кто не знает, до чего сладок утренний сон, как трудно бывает вырваться из его ласковых объятий.

— Вставай, Барсхан! Апа Корганбая ждет тебя, — сказала Айша.

«Апа Корганбая» — это Арзы. Айша же моя родная мать, но отец приучил меня называть ее по имени.

Два старших сына Арзы, Орха и Ноха, сейчас на фронте. Айша называет их Мирза-ага[27] и Шырак[28], соблюдая обычай, запрещающий женщине называть имена родственников мужа. Но их младшего брата Корганбая Айша зовет по имени, поэтому Арзы у нее «апа Корганбая». Этот самый Корганбай на два года старше меня.

— Я уже привела серого ишака большого дома и привязала. Вставай же, Барсхан.

«Серый ишак большого дома» — это скакун дедушки Онгарбая. Большой и сильный осел скакал не хуже иного рысака. Говаривали, что в его жилах течет кровь куланов[29]. Мелюзге вроде меня не часто выпадал случай поездить на сером красавце: не каждому доверял дед своего скакуна.

Послышался с улицы истошный и горький рев застоявшегося животного.

Айша заторопила меня:

— Заждалась тебя апа Корганбая, собирайся, живо.

— Апа, куда это Барсхан едет? — захныкали младшие братишка и сестренка.

— В аул Киргиз-аты.

В обычное время трудно отвязаться от малышей — они капризничают, плачут, ругаются, цепляются. Но сейчас притихли, признали мое право, в их глазах появилась странная гордость за старшего брата, который, кажется им, едет на фронт и непременно победит всех врагов. Они смотрели на меня с восхищением, ибо в их представлении батыр таким и должен быть — курносым, заспанным и тощим. Малыши даже застеснялись в присутствии такой важной особы, стоят переминаясь, не зная, куда спрятать босые ножонки.