Что же дальше, маленький человек? - Ганс Фаллада

– Ладно, – отвечает он. – Я и говорю: постоянно что-то новое. Как же я рад!

– Думаешь, я не рада?

Время идет, и вот уже Малыш лежит с закрытыми глазками, похоже, спит тихим, сладким сном. А взрослые сидят рядом и обсуждают, как его воспитывать. Конечно, Овечка права, надо с самого начала приучать его к режиму, и даже если он всю ночь будет орать, на руки они его не возьмут, пусть учится спать всю ночь. И никакого рукоприкладства, ни в коем случае, никаких шлепков, все это дикость, они и так смогут воспитать его правильно. Главное – личный пример.

– Придется нам все время за собой следить, – говорит Пиннеберг и с тревогой думает о своей неряшливости в быту, с которой Овечка до сих пор боролась, но безуспешно. Перед сыном позориться нельзя, плохо, если он переймет дурные привычки.

– Само собой, – подтверждает Овечка. – Теперь мы станем жить совсем иначе…

Не прерывая беседы, Пиннеберг лезет в карман за сигаретами и запихивает одну из них в рот, достает коробок и чиркает спичкой. Но не успевает он закурить, как Овечка задувает огонек – спичка тухнет.

– Ты чего? – изумляется Пиннеберг.

Такого Овечка себе прежде не позволяла.

– Милый, – произносит она, – нельзя курить в помещении, где находится ребенок! Ему это вредно.

Лицо Пиннеберга вытягивается.

– Да как же это? Что мне, и не покурить теперь дома? По субботам я обещал, в субботу ладно. Но в остальные дни?

– Милый, – говорит она, – будь у нас побольше комнат, курил бы себе на здоровье. А так нельзя. Может, покуришь за дверью?

Супруг смотрит на нее – долго, испытующе, очень задумчиво, – а потом тихо уточняет:

– Неужели ему это правда так вредно?

– Правда, – отвечает Овечка.

– Ну, раз так… – обреченно говорит он и убирает сигареты. – По-моему, пока мы воспитываем друг друга, а не его.

Овечка, посмотрев на часы, встает.

– Все, пора.

– Боже мой, – вырывается у Пиннеберга, – он ведь только заснул, да так сладко! Может, лучше подождать?

– Нет-нет, нужно сразу устанавливать режим, иначе никак. – Она гладит его. – Потерпи немножко, милый, неужели ты боишься плача? Как только до еды доберется, он сразу перестанет.

Она раскладывает пеленальные принадлежности. Еще флакончик масла и ватку:

– Это мне медсестры с собой дали. Вместо присыпки.

– Спасибо им, – говорит он, неотрывно следя за ее действиями.

Видно, что ей тоже трудно будить младенца, но она делает это очень нежно, затем разворачивает его и бросает пеленки на пол за спиной. Пиннеберг отводит глаза, зрелище не очень приятное. Он снова смотрит на жену и сына, когда она обтирает Малыша влажной ваткой, и надо же – ребенок не орет, вот чудо! Он не орет, моргает глазками, и Пиннебергу кажется, что он озирается.

– Ты у Пиннебергов, Малыш. У Пиннебергов, – шепчет он.

Овечка тем временем снимает платье, освобождает грудь, моет и ее тоже, а потом дает Малышу, и тот сам раскрывает ротик и начинает сосать: торопливо, большими глотками. В маленькой комнатке наступает полный покой: солнце лежит на половицах, Малыш ест, Овечка склоняется над ним, а Пиннеберг сидит и умиротворенно на все это смотрит.

Через некоторое время он встает, выходит в темный, пыльный переход над кинозалом и выкуривает сигарету. Когда он возвращается, Малыш по-прежнему сосет, а Овечка улыбается мужу. И все хорошо.

Коляска и враждебные братья. Когда уже выплатят пособие?

Прошло три дня, настала суббота.

Пиннеберг только что вернулся домой, немного постоял над кроваткой, посмотрел на спящего Малыша. Теперь он сидит с Овечкой за столом и ужинает.

– Ты совсем мало тратил, пока меня не было, – говорит Овечка.

– Да? – радуется он. – Ты занялась нашей приходно-расходной книгой?

– Да, – отвечает она. – Теперь я снова буду заведовать бюджетом. Жизнь входит в привычную колею.

– Может, сходим завтра погулять? – спрашивает ее муж. – Погода чудесная.

Овечка задумчиво смотрит на него:

– А маленького что, здесь оставим? Одного?

– Но ты же не можешь безвылазно сидеть дома до тех пор, пока он не научится ходить. И так вон какая бледная стала.

– Ну да… – неуверенно бормочет она. – Надо купить коляску.

– Конечно, давай купим, – соглашается Пиннеберг. И осторожно уточняет: – Сколько она может стоить?

Овечка передергивает плечами.

– Да ведь не только коляска нужна. Еще и матрасик в нее. И простынки-одеяльца.

– На это все деньги уйдут, – произносит он со страхом.

– Ужас, да, – соглашается она. И вдруг ее осеняет: – Больничная касса ведь должна выплатить пособия!

– Как я мог забыть! – восклицает он. – Конечно! – И задумывается: – Только вот когда к ним сходить? Не отгул же снова брать. А обеденного перерыва не хватит.

– А ты им напиши.

– Точно. Напишу прямо сейчас. А потом сбегаю на почту и брошу письмо в ящик. – Пиннеберг принимается считать: – В понедельник они получат письмо. Может, уже во вторник выплатят деньги. Самое позднее в среду. И тогда мы сразу купим коляску.

– Вот и замечательно, – одобряет она.

– Давай сделаем так, – говорит он в поисках бумаги и ручки, которыми почти не пользовался. – Завтра я куплю утреннюю газету, и мы посмотрим, не продает ли кто подержанную коляску. Что скажешь, Овечка? Наверняка есть такие объявления.

– Подержанную? Для Малыша? – Она вздыхает. – Посмотреть, конечно, можно… Наверное, ты прав…

– Нам ведь надо сильно экономить! – напоминает он.

– Но я хочу своими глазами посмотреть на ребенка, который лежал в этой коляске, – заявляет она. – Не класть же Малыша после кого попало!

– Посмотришь, почему нет, – говорит он.

Он садится и пишет письмо в больничную кассу: членский билет номер такой-то, справки из больницы о рождении ребенка и о кормлении прилагаются; будьте так любезны безотлагательно выплатить пособие по беременности и родам, а также по кормлению, за вычетом расходов на лечение.

Поколебавшись, он подчеркивает слово «безотлагательно». А потом еще раз. «С глубочайшим уважением, Йоханнес Пиннеберг».

В воскресенье они покупают утреннюю газету, там и правда есть пара объявлений о продаже колясок. Пиннеберг отправляется в путь и неподалеку от их дома сразу находит прекрасную коляску. Затем докладывает Овечке:

– Насколько я понял, он кондуктор трамвая. Мальчик уже ходит.

Овечка интересуется:

– А что за коляска?

– Отличная! Совсем как новая.

– Я имею в виду, высокая или низкая?

– Ну… – неуверенно бормочет он. И добавляет: – Да обычная детская коляска.

Она делает еще одну попытку:

– Колеса у нее большие или маленькие?

Но Пиннеберг настороже:

– По-моему, средние.

– А какого цвета? – допытывается Овечка.

– Я не очень приглядывался, – оправдывается он. А когда Овечка начинает смеяться, защищается: – У них на кухне такая темнота! – Неожиданно его озаряет: – На капюшоне было белое кружево!

– О боже, – вздыхает она. – Интересно, что ты вообще там разглядел?

– Нет, позволь, это очень хорошая коляска. За двадцать пять марок.

– Придется самой идти смотреть. Сейчас в моде низкие коляски. Их еще называют гондолами. С маленькими колесиками.

Муж спешит подстраховаться:

– По-моему, Малышу безразлично, в какой коляске лежать – в низкой или в высокой!

– У Малыша должна быть пристойная коляска! – настаивает Овечка.

Малыш наелся и мирно спит в постельке, а они собираются. На пороге Овечка медлит, возвращается, смотрит на спящего ребенка и снова направляется к двери.

– Вот так оставить его совсем одного, – говорит она, когда они выходят за дверь. – Некоторые люди даже не подозревают, как хорошо им живется!

– Мы же вернемся через полтора часа, – утешает он. – Он все это время будет крепко спать. Да и куда ему отсюда деться.

– Все равно! – упорствует она. – Это нелегко…

И конечно же, коляска оказывается несовременной, высокой – очень опрятной, но старомодной.

– Я сам следил за ее чистотой, – заверяет кондуктор. – И оси регулярно смазывал. Только взгляните на оси, господин, – как новенькие!

Рядом вертится светловолосый мальчонка,