Что же дальше, маленький человек? - Ганс Фаллада

– Это его коляска, – поясняет мать.

– Двадцать пять марок – дороговато за такую устаревшую модель, – заявляет Овечка.

– Могу еще подушечки к ней отдать, – предлагает женщина. – И матрасик из конского волоса. Восемь марок стоил.

– Хм… – колеблется Овечка.

– Двадцать четыре марки, – говорит кондуктор, покосившись на жену.

– Она ведь правда как новая, – уверяет та. – К тому же низкие коляски неудобные.

– Что думаешь? – неуверенно спрашивает Овечка.

– Что ж, – отзывается Пиннеберг. – Все равно искать особенно некогда…

– Это да… – говорит Овечка. – Ну хорошо.

И они покупают коляску за деньги, полученные в счет Овечкиной пенсии, и сразу забирают. Мальчонка плачет навзрыд из-за того, что увозят его коляску, и это немного примиряет Овечку с устаревшей моделью – ведь кто-то ее так любит.

Они выходят с коляской на улицу. Снаружи не видно, что в ней только пара подушек, там вполне мог бы быть и ребенок.

Пиннеберг иногда кладет руку на бортик.

– Теперь мы настоящая супружеская пара, – говорит он.

– Да, – откликается она. – Коляску придется держать внизу, на складе Путтбреезе. Не очень хорошо, конечно…

– Увы, – говорит он.

Когда в понедельник вечером Пиннеберг приходит домой из универмага Манделя, он первым делом интересуется:

– Ну что, из больничной кассы деньги прислали?

– Нет еще, – отвечает Овечка. – Наверное, завтра пришлют.

– Да, должны, – говорит он. – И в самом деле, письмо не могло так быстро дойти.

Но во вторник пособия тоже не приходят, а скоро уже первое число. Зарплата кончилась, из отложенной сотни осталась только купюра в пятьдесят марок.

– Ее ни в коем случае нельзя разменивать, – говорит Овечка. – Это наши последние деньги.

– Нельзя, – соглашается Пиннеберг. – Какой-то запас надо иметь. Завтра в обед я к ним схожу и устрою скандал.

– Подожди до вечера, – советует Овечка.

– Нет, пойду в обед.

Он идет в больничную кассу, времени в обрез, в столовую он уже никак не успеет, да еще отдает сорок пфеннигов за проезд, но так уж устроен мир, что заплатить деньги люди не так спешат, как получить их. Пиннеберг хочет не скандалить, а только ускорить процесс.

И вот он входит в здание Управления больничной кассы. В поистине выдающееся здание – со швейцаром, гигантским вестибюлем и изысканно украшенными кассовыми залами.

Вот сюда-то и явился маленький человек Пиннеберг, он хочет выбить свои сто марок, а то и все сто двадцать, он понятия не имеет, сколько останется после вычета расходов на лечение. Он явился в этот прекрасный, светлый, громадный дворец и стоит, крошечный и жалкий, посреди исполинского зала. Пиннеберг, голубчик, сто марок, говоришь? Здесь крутятся миллионы! Неужели тебе так важна эта сотня? Для нас тут это капля в море, нам нет до нее дела. То есть кое-какое дело все-таки есть, и ты скоро в этом убедишься. И хотя этот дворец построен на твои взносы и на взносы других таких же маленьких людей, ты об этом даже думать не смей. Твои взносы мы расходуем в строгом соответствии с законом.

Одно утешение – что за загородкой сидят точно такие же служащие, как он, можно даже сказать, его коллеги. А то бы он совсем стушевался среди этой благородной древесины и камня.

Пиннеберг обводит помещение внимательным взглядом: вон он, нужный стол, буква «П».

Молодой человек за столом обнадеживающе доступен: от посетителей его отделяет только загородка.

– Пиннеберг, – представляется Пиннеберг. – Йоханнес. Членский билет номер 606867. Моя жена родила ребенка, и я писал по поводу пособий…

Молодой человек занят – перебирает картотеку, – встать ему некогда. Он протягивает руку и говорит:

– Членский билет.

– Вот, – отвечает Пиннеберг. – Я вам писал…

– Свидетельство о рождении, – перебивает молодой человек и снова протягивает руку.

Пиннеберг мягко говорит:

– Я вам писал, уважаемый коллега, и с письмом отослал все бумаги, которые получил из роддома.

Молодой человек поднимает голову. Окидывает Пиннеберга взглядом:

– Так чего же вы тогда еще хотите?

– Хочу узнать, обработан ли мой запрос. Отправлены ли деньги. Они нам очень нужны.

– Они нам всем очень нужны.

Пиннеберг спрашивает еще мягче:

– Деньги отправлены?

– Не знаю, – отвечает молодой человек. – Если вы обращались письменно, ответ тоже получите в письменном виде.

– Но не могли бы вы узнать, обработан ли запрос?

– У нас все запросы обрабатываются быстро.

– Но деньги должны были прийти еще вчера.

– Почему вчера? С чего вы взяли?

– Посчитал. Если у вас запросы обрабатываются быстро…

– Что вы можете посчитать?! Откуда вам знать, как здесь все устроено? У нас много инстанций.

– Но вы же сами говорите, что запросы обрабатываются быстро…

– Все будет сделано, можете не сомневаться. Вам вовсе не обязательно являться лично.

Пиннеберг говорит вежливо, но твердо:

– Может быть, вы все-таки узнаете, обработан мой запрос или нет?

Молодой человек смотрит на Пиннеберга, Пиннеберг смотрит на молодого человека. Оба прилично одеты (Пиннебергу по работе положено), оба чисто умыты и выбриты, у обоих чистые ногти, и оба – служащие. Но они враги, смертельные враги, так как один сидит за загородкой, а другой стоит перед ней. Один добивается того, на что, как он уверен, имеет полное право, а другого его требовательность лишь раздражает.

– Только лишняя суета, – ворчит молодой человек. Но под взглядом Пиннеберга встает и удаляется в заднюю часть помещения.

Там виднеется дверь, за ней молодой человек и скрывается, а Пиннеберг смотрит ему вслед. На двери висит табличка, Пиннеберг не может издалека разглядеть надпись, но чем дольше он всматривается, тем больше убеждается, что на табличке написано «Туалет».

Его захлестывает ярость. В метре от него сидит другой молодой человек, он заведует буквой «Р», Пиннеберг, конечно, спросил бы его насчет туалетов, но что толку? «Р» будет ничем не лучше «П», иначе не бывает в таких залах со столами и картотеками, иначе не бывает там, где есть загородка.

Спустя довольно длительное время – пожалуй, даже чересчур длительное – молодой человек появляется из-за двери, на которой, по мнению Пиннеберга, написано «Туалет».

Пиннеберг в нетерпении смотрит на него, однако тот даже взглядом его не удостаивает. Усаживается, берет членский билет Пиннеберга, кладет на загородку и говорит:

– Запрос обработан.

Пиннеберг радуется:

– Деньги выслали? Вчера или сегодня?

– Ответ отправлен в письменной форме, я ведь вам уже объяснял.

– Но когда?!

– Вчера.

Пиннеберг вглядывается в молодого человека. Что-то здесь нечисто, ведь он, как-никак, уходил в туалет.

– Если дома денег не окажется, я этого просто так не оставлю! – угрожающе говорит он.

Но для молодого человека тема уже закрыта. Он жалуется своему соседу, тому, что на букву «Р», на «этих диких людей».

Пиннеберг еще раз смотрит на своих коллег, ничего нового для него во всем этом нет, но каждый раз злишься, как в первый. Он смотрит на часы: если ему крупно повезет с трамваями, он еще успеет на работу вовремя…

Но с трамваями не повезло. И разумеется, его не только отмечают на входе как опоздавшего, так еще и непосредственно на рабочем месте, куда он прибегает, тяжело дыша, его отлавливает герр Йенеке и интересуется:

– В чем дело, герр Пиннеберг? Работать расхотелось?

– Прошу прощения, – хрипит Пиннеберг. – Ездил в больничную кассу. У меня ведь жена родила…

– Пиннеберг, голубчик, – жестко говорит Йенеке, – вы уже четыре недели рассказываете мне про рожающую жену. Это, конечно, большое свершение, но в следующий раз дайте себе труд придумать другую отговорку.

И прежде чем Пиннеберг успевает ответить, герр Йенеке удаляется, а Пиннебергу только и остается, что растерянно смотреть ему вслед.

Ближе к вечеру Пиннебергу удается подстеречь Хайльбутта за большой вешалкой для пальто и немного поболтать. Они давно не разговаривали, что-то между ними изменилось. С тех пор как Пиннеберг увидел Хайльбутта голым в бане и ни словом не обмолвился о том