Что же дальше, маленький человек? - Ганс Фаллада

вечере, не говоря уже о том, чтобы присоединиться к их обществу, между ними словно выросла стена. Разумеется, Хайльбутт был слишком хорошо воспитан, чтобы показывать обиду, но прежней легкости не осталось.

Пиннеберг изливает ему душу. Сначала рассказывает про герра Йенеке, но Хайльбутт лишь пожимает плечами:

– Йенеке. Боже мой, не хватало еще принимать его хамство близко к сердцу! Он только и делает, что выслуживается перед начальством!

Ладно, его Пиннеберг постарается не принимать близко к сердцу, но эти типы в больничной кассе…

– Прекрасные люди, – говорит Хайльбутт. – Просто прекрасные. Там только таких и держат. Но давай сразу по существу: может, тебя выручить деньгами? Марок пятьдесят хватит?

Пиннеберг тронут.

– Нет-нет, Хайльбутт. Ни в коем случае. Мы как-нибудь выкрутимся. Но дело ведь в том, что мы имеем право на эти деньги. Сам посуди, жена уже почти три недели как родила…

– На то, что ты рассказал, – задумчиво произносит Хайльбутт, – я не стал бы обращать внимания. У таких всегда найдутся отговорки. Но если сегодня деньги не придут, я бы подал жалобу.

– Да ведь это тоже не поможет, – уныло отвечает Пиннеберг. – Они будут мучить нас, сколько захотят.

– Жаловаться надо не им – в этом, разумеется, никакого смысла нет. Но есть страховая инспекция, которой они подчиняются. Погоди, я посмотрю адрес в телефонной книге.

– Неужели такое и впрямь существует… – У Пиннеберга появляется надежда.

– Вот увидишь, деньги придут мигом!

Едва вернувшись домой, Пиннеберг бросается к Овечке:

– Деньги?

Та пожимает плечами:

– Ничего. Но какое-то письмо от них пришло.

Пиннеберг вскрывает конверт, и в ушах у него звучит наглый голос типа за загородкой: «Ответ отправлен». Только попадись он ему, этот коллега, ух, он бы его…

Итак, вот оно, письмо плюс две солидные анкеты. Нет, денег нет, деньги придется ждать. Пособие кормящей матери, призванное обеспечить ей улучшенное питание, придет, видимо, когда кормить ребенка она уже не сможет…

Бумаги. Одно письмо. Две анкеты. Что же, просто сесть и заполнить? О нет, голубчик, не просто, даже не надейся. Для начала изволь оформить свидетельство о рождении государственного образца для «административных целей», потому что справки из больницы о рождении ребенка нам, разумеется, недостаточно. Потом подпиши анкету и аккуратно заполни каждую графу; и пусть там спрашивается о вещах, которые в нашей картотеке и так значатся: сколько ты зарабатываешь, когда родился, где живешь, зато анкета – загляденье.

А теперь, дружок, главное: мы все оформим за один день, только предоставь справки о том, в каких больничных кассах вы с женой обслуживались за последние два года. Мы, конечно, в курсе, что врачи придерживаются мнения, будто женщина вынашивает ребенка всего девять месяцев, но кто знает, на всякий случай пусть будут сведения за последние два года. Вдруг удастся спихнуть выплаты на другую кассу.

И соблаговолите, герр Пиннеберг, подождать решения вашего вопроса до поступления необходимых документов.

Да уж… Пиннеберг смотрит на Овечку, а Овечка – на Пиннеберга.

– Только не расстраивайся так, – говорит она. – Иначе и быть не могло.

– Господи, – стонет Пиннеберг, – какие же свиньи! Попадись мне этот тип…

– Перестань, – говорит Овечка. – Сейчас же напишем в больничные кассы. Сразу приложим конверты для ответа…

– На это ведь опять уйдут деньги!

– И дня через три-четыре у нас будет полный пакет документов.

В конце концов Пиннеберг садится и пишет письма. У него случай простой: в Духерове он состоял лишь в одной больничной кассе – филиале той же самой берлинской кассы. И хотя перевод в Берлин был осуществлен внутри одной организации в полном соответствии с установленной процедурой, – берлинские, разумеется, сами этого выяснить не могут.

Овечка в последние месяцы, само собой, числилась в той же кассе, что и он, но прежде, в Плаце, к сожалению, успела побывать в двух разных больничных кассах. Ну, ничего, когда-нибудь ответят и эти братцы…

– …проявить терпение и дождаться поступления необходимых документов…

Когда письма написаны, Овечка мирно сидит в своем красно-белом халате, а на руках у нее Малыш, который сосет, сосет, сосет. Пиннеберг снова окунает перо в чернильницу и самым красивым почерком пишет жалобу в страховую инспекцию.

Впрочем, нет, какая жалоба, так высоко он не заносится, просто запрос: имеет ли больничная касса законные основания для того, чтобы ставить выплату пособий по беременности, родам и кормлению в зависимость от предоставления вышеназванных документов? «Действительно ли я обязан собрать данные за последние два года…»

И в конце просьба: «Нельзя ли ускорить выплату денег, поскольку я весьма в них нуждаюсь?»

Овечка не обольщается:

– Так они сразу и взялись ради нас за работу!

– Ну, никогда не знаешь наверняка, – говорит Пиннеберг, внезапно преисполнившийся оптимизма.

И верно – никогда не знаешь: уже через три дня Пиннеберг получает почтовую карточку, где сказано, что по его заявлению начата проверка, о результатах которой ему сообщат дополнительно.

– Вот видишь! – торжествующе говорит он Овечке.

– Да на что нам их проверка? – недоумевает та. – Ведь все и так ясно!

– Вот увидишь, – предвкушает он.

Наступает затишье. Пятьдесят марок, конечно, приходится разменять, но сразу после этого Пиннеберг получает зарплату и снова откладывает купюру такого же достоинства. Пособий они ждут со дня на день.

Но денег все нет, да и проверка, по-видимому, не дала никаких результатов – справки из больничных касс Духерова и Плаца приходят быстрее. Пиннеберг складывает все вместе: справки, анкеты и свидетельство о рождении государственного образца, которое Овечка уже давно оформила. Все это он относит на почту.

– Что ж, интересно, чем дело кончится, – говорит он.

Но на самом деле ему уже давно неинтересно: столько злости, столько нервов, а все впустую. Мы ничего не можем изменить, бьемся о стену. Все как было, так и будет.

Тут-то деньги и приходят – и впрямь очень быстро, их отправляют сразу по получении документов.

– Вот видишь, – говорит он опять.

Овечка видит, но предпочитает промолчать, а то он опять начнет злиться.

– И все-таки мне интересно, что за проверку проводит страховая инспекция. Ох и получит эта больничная касса по шапке!

– Не думаю, что они еще напишут, – отвечает Овечка.

– Почему это? Раз обещали…

– Деньги-то мы получили.

И Овечка, судя по всему, права. Проходит неделя. И еще неделя. И третья. Начинается четвертая…

Иногда Пиннеберг говорит:

– Нет, я этих людей не понимаю. Я же прямым текстом написал, что деньги нужны срочно. А они тянут кота за хвост. Что за бессмыслица?

– Да не напишут они больше, – вновь отмахивается Овечка.

Но тут Овечка ошиблась. На четвертой неделе приходит ответ. Ответ краткий и учтивый: вопрос урегулирован, так как деньги из больничной кассы герру Пиннебергу выплачены.

И что, это все? Пиннеберг ведь осведомлялся, вправе ли касса требовать предоставления дополнительных документов, получить которые довольно затруднительно. Пиннеберг хотел, чтобы другие не сталкивались с подобным обращением. Неужели это все?

Да, для страховой инспекции это все, отвечать Пиннебергу по существу нет необходимости, так как деньги ему выплачены.

Впрочем, нет – не все. Есть ведь еще важные господа, заседающие в великолепном здании больничной кассы; один из самых ничтожных представителей их касты, молодой человек за загородкой, уже один раз весьма любезно обработал герра Пиннеберга. Теперь важные господа обработают его лично. Они написали ответ по делу Пиннеберга в страховую инспекцию, и страховая инспекция пересылает герру Пиннебергу копию этого письма.

Письмо довольно длинное и очень складное, в нем ни одного дурного слова о герре Пиннеберге, но запашок от этого герра Пиннеберга, конечно, скверный, кляузник он, этот герр Пиннеберг.

Что же они пишут? Что его жалоба безосновательна. Ну, это понятно, что им еще написать? Но почему же его жалоба безосновательна?

Да потому что герр Пиннеберг –