Городошники - Татьяна Нелюбина

то что? Нет, это не по мне, когда масштаб личности зиждется только на должности. Вот Десятов – другое дело! Он не зависит от своего положения, потому что он – ученый! Его исследования, его работы дают ему право на уважение окружающих. Мы, может быть, по-студенчески его немного не дооценивали, нам же – главное, чтобы нам нарисовали, показали, ткнули бы носом, поэтому мы и нуждаемся в таких няньках, как Гера. А по-настоящему руководит, организует, направляет – Десятов!

– Прохор, ты гудишь, как высоковольтная линия, – заржала Зина. – Что, пронесло?

– Пронесло, Десятов будет руководить.

– А я бы хотела, чтобы меня взял Гера.

– И я!

– И я!

– Но я-то в буквальном смысле хочу, – сказала Зина серьезно.

– Хи-хи!

– Ха-ха!

Детский сад.

Гера должен соплюшки им подтирать.

Где-то мы выходим уже на такой уровень, когда пора на себя полагаться.

Герой-то руководит Десятов.

Дашка вылезла из-под стола и спросила: де Даша? Даша тю-тю! Опять залезла и закрыла ручонками глаза. Если она никого не видит, то она – тю-тю. Вполне логично.

– Так, девочки, – сказал я. – Кто отчитался, пошли планшеты таскать. Козлы нужно колотить.

– Что?! Мы сегодня все при параде, а ты – козлы!

– А у вас все раскачка идет. А потом в последнюю ночь будете вкалывать – по обычаю.

– Ой, Прохор, – загоготала Зина, – а мы-то думали, чего нам так не хватало? А мы твоего руководящего голоса давно не слышали.

Планшетная была в подвале, рядом со складами «Востока». Пьянчужки, как всегда, выпрашивали стаканчик. Строить, слушать лекции в клоповниках, утихомиривать подгулявших жильцов – досталось нам. А другие будут учиться в великолепном здании, с библиотекой, столовой, с прекрасными аудиториями. Наш институт теперь не узнать. А когда-нибудь снесут все эти хибарки вокруг, расчистят площадь перед главным входом…

– Прохор, да ладно тебе, завтра планшеты перетаскаем. Давайте лучше подумаем, где нам собраться по случаю успешного начала диплома.

Девочки принялись обсуждать этот злободневный вопрос. Как они изменились за пять лет учебы. На первом курсе – окали, чокали, в резиновых сапогах разве не топали. А нынче! Курить научились, зады обтягивать, личики до неузнаваемости малевать. Архитекторши, не просто так!

Да я и сам был такой. Пообтесался со временем. Среди городских – интеллигентных отличниц. С ними, я помню, в колхозе намучился. На картошку послали. Холодно, сыро, хлеб наши неженки есть не будут – мыши проели. Папы и мамы вчистую девочек забаловали. Милка, оставшись без репетиторов да роялей, стишки все читала, носик весь день морщила, в клубе с местной шпаной танцевать отказывалась – манеры не те! Те ремни поснимали, стенкой пошли на наших мазуриков: презираете, брезгуете? Тут наши в штанишки и наложили, удирали – пятки сверкали. Мы, кто на заводе повкалывал да армейскую закалку прошел, показали им, почем фунт лиха. С тех пор нас больше не задирали. Ну и мы на танцы больше не шлялись. Свои устраивали у костра. Я, с развороченной физией, играл на гитаре. «Занавесишься ресниц занавескою, я на час тебе жених, ты невеста мне». Милка, не знавшая таких песен, хихикала. На меня глаз положила. Просто преследовать начала. Воспитывать. А я думаю, любишь – бери, какой есть, а не любишь, другого воспитывай.

Полюбила. Я об такой и мечтать не мог. А она меня полюбила, каким уродился… носки мне стирает, эта гордячка!

Да что там носки, я и сам постираю, если нужно. И поесть приготовлю. Милка принимает меня таким, какой есть. А ради Зины да Любы пришлось бы из шкуры выпрыгивать.

Решили, что к ней и пойдем. С тех пор, как Люба и Иванов поженились, у них дневали и ночевали все, кому не лень. С одной стороны, это неплохо, что есть такое место, куда всегда можно придти, но… Жить-то как? Я устал от общежития, от суетни, беготни, толкотни. А Любе это еще, видимо, не надоело.

– Прохор, а гитара?

– А без гитары я вам не нужен?

– И без гитары сойдешь.

«Занавеситесь ресниц занавесками, я на часик вам жених, вы невесты мне».

– Дашка говорит, коляска тю-тю. Вы с коляской пришли?

Я похолодел. Коляску свистнули.

Мы обыскали все закоулки, коляски не было. Что я жене скажу, а теще?!

– Не переживай. Скинемся, купим новую.

– Святая наивность! Где вы ее купите…

Тесть из Москвы привез. Красную коляску, красный плащ Милке, красный комбинезон Дашке – все в тон. Вот теща разгон устроит, как это так, а ребенка ты не потерял?!

Все приуныли. Одна Дашка радовалась, надоела ей эта коляска до полосатых чертиков, на папе лучше ездить, верхом, все видать… а братика в чем возить? Бляха-муха, коляску посеял.

И не пожнешь ведь!

Как пойду Милку завтра встречать? Ее завтра выписывают.

Пролетели две недели нашей с Дашкой свободы.

Я посадил ее на плечи, она всю дорогу притворно вздыхала.

Мы ввалились к Давыдовой.

Дашку тут же, как только мы вошли, потащили на кухню. Она у тебя что ест-то? Что спрашиваете, как о зверушке, детей не видели? Дайте ей, что есть, она сама выберет.

Дашка чувствовала себя королевой и вела себя соответственно: нюхала сыр, колбасу, откусывала, морщилась, откладывала, залезла в банку с килькой чуть ли не вся, сунула рыбешку в рот, пережевала… достала другую, чем привела в восторг всю нашу братию – наш человек, сразу видать! с закусона начинает! Дашка, уловив одобрение, принялась тягать одну кильку за другой.

– А грустно! Пять лет вместе и скоро – конец.

– Да ты не плачь, с полгодика еще помаемся, надоедим друг другу. Порядочно надоедим.

– Смотрите, Дашка амебу нарисовала.

– Это килька.

– Нет, глаз с ресничками.

– По маме скучает.

– Талант!

– Талант – еще не все, талант без умения сконцентрироваться – ничто. Если Дашка часа два порисует, можно будет делать первые выводы.

– Я читала в одном французском журнале, что все дети, независимо от страны, на всем земном шаре, рисуют одно и то же, если им не мешать.

– Мы не…

– Дети рисуют, как первобытные люди, – те же символы. О чем это говорит? Дети, рисуя, перерабатывают впечатления из того времени, когда были бессловесными.

– Из первобытного времени?

– …и из времени, когда они жили эмбрионами.

– Революционная теория.

– Что выражает треугольник? Неважно. Это может быть парус, дом, человек. Кружок – солнце, цветок. Что еще всегда встречается на детских рисунках? Зверь. Стол. Стул. И не больше. Из этих реквизитов каждый ребенок выстраивает мир. Ему кажется, это и есть рай.

Дашка, в одной руке карандаш, в другой кисточка, опрокинула на себя банку с гуашью, не