За гранью. Поместье - Джон Голсуорси

– Меня устраивает, что улица немного убога. Дилетанту такое место не по зубам оформить. Студии тут, конечно, не было, раньше здесь находилась картонажная мастерская. Отвоевать пространство для искусства – это чего-нибудь да стоит, не так ли?

Она провела Фьорсена наверх по ступеням, покрытым зеленым ковром, в большую комнату с застекленным фонарем в потолке. Стены были обиты японским шелком цвета желтых азалий. Дафна на минуту остановилась в безмолвии, словно завороженная красотой собственного жилища, затем, указав на стены, сказала:

– Оформление заняло целую вечность – я все сделала сама. Посмотрите на мои карликовые японские деревья. Прелесть, правда?

На высокой полке, там, где скругленный фонарь переходил в стену, было аккуратно расставлено шесть деревьев-уродцев.

– Мне кажется, эта комната понравилась бы графу Росеку, – вдруг сказала она. – В ней есть нечто экстравагантное, не так ли? Я хотела окружить себя такими предметами, чтобы, знаете ли, добавить в свою работу оттенок экстравагантности. В наше время это так важно. Тем не менее у меня здесь есть спальня, ванная комната, маленькая кухня; все необходимое под рукой, все по-домашнему, всегда есть горячая вода. Мои родители считают эту комнату очень странной, да и к району привыкнуть не могут; район, конечно, неблагополучный. Просто мне кажется, что человек искусства должен быть выше таких мелочей.

Неожиданно тронутый Фьорсен мягко ответил:

– Да, маленькая Дафна.

Она взглянула на него и еще раз тихо вздохнула:

– Почему вы со мной так поступили? Какая жалость, теперь у меня вообще не осталось никаких чувств.

Повернувшись, она вдруг порывисто прикрыла глаза тыльной стороной ладони. Растроганный этим жестом, Фьорсен шагнул было к ней, но Дафна быстро обернулась к нему и, выставив руку, покачала головой. На ее ресницах блестели слезы.

– Пожалуйста, сядьте на диван, – попросила она. – Хотите покурить? У меня есть русские папиросы. – Она достала из маленького позолоченного столика из березы белую шкатулку с розовыми папиросами. – У меня даже балалайка есть. Но вы на ней, должно быть, не умеете играть. А жаль! Если бы только у меня была скрипка! Мне было бы приятно услышать еще раз, как вы играете. – Она всплеснула руками. – Помните, как я танцевала для вас перед камином?

Фьорсен прекрасно помнил. Розовая папироса задрожала у него в пальцах, и он внезапно севшим голосом попросил:

– Станцуйте для меня сейчас, Дафна.

Девушка покачала головой:

– Я вам ни капельки не верю. И никто на моем месте не поверил бы, не так ли?

Фьорсен приподнялся.

– Тогда зачем вы меня сюда позвали? Что за игру вы затеяли, вы, маленькая…

Наткнувшись взглядом на ее круглые равнодушные глаза, он замолчал.

– Я думала, вам будет приятно увидеть, что я стала хозяйкой своей судьбы. Вот и все. Но если вам невыносимо это видеть, я вас не держу.

Фьорсен плюхнулся обратно на диван. До него начало доходить, что она имела в виду именно то, что говорила, без каких-либо ужимок. Сделав длинную затяжку, он выпустил дым вместе со смехом.

– Чему вы смеетесь?

– Я просто подумал, маленькая Дафна, что мы оба порядочные эгоисты.

– Я и хочу быть эгоисткой. По-другому в жизни ничего не добьешься.

Фьорсен опять рассмеялся:

– Вам не о чем беспокоиться. Вы всегда ей были.

Дафна присела на индийский стул, накрытый турецкой вышивкой, сложила руки на коленях и торжественно ответила:

– Нет, пока я любила вас, не была. Но от этого было мало проку.

– Вас это сделало женщиной, Дафна. У вас теперь другое лицо. Ваши губы от моих поцелуев – или их отсутствия – стали еще прекраснее. Вы вся стали красивее.

Щеки Дафны Глиссе порозовели. Воодушевленный этой переменой, он горячо продолжил:

– Если бы вы теперь меня полюбили, вы бы мне больше не наскучили. Ах, можете мне поверить! Я…

Она покачала головой:

– Давайте не будем о любви, хорошо? Вам сопутствовал большой успех в Москве и Санкт-Петербурге? Наверно, очень приятно иметь большой успех.

– Успех? Я заработал кучу денег, – мрачно ответил Фьорсен.

– Ах, вы, должно быть, очень довольны, – промурлыкала Дафна.

Что это, ирония?

– Я чувствую себя паршиво.

Он встал и сделал шаг к ней. Дафна посмотрела ему в глаза.

– Очень жаль, если вам паршиво. Мне хорошо знакомо это чувство.

– Вы можете помочь мне почувствовать себя лучше, помочь забыть…

Он остановился и положил ей руки на плечи. Не делая никаких движений, Дафна Глиссе ответила:

– Полагаю, что забыть вы хотите миссис Фьорсен, я права?

– Да, она словно умерла для меня. Ах, пусть все будет, как было прежде, Дафна! Вы повзрослели, стали женщиной, артисткой, и вы…

Дафна Глиссе повернула голову в сторону лестницы.

– Кто-то позвонил. Может быть, мои родители? Они обычно приходят в этот час. Ах, это было бы так некстати, правда?

Фьорсен оставил ее и отскочил к стене. Касаясь головой одного из японских деревьев-карликов, он стоял и кусал ногти. Дафна уже направилась к двери.

– У моей матери есть второй ключ, и спрятать вас не получится, потому что она всегда заглядывает в каждый угол. Но, может быть, это не они. Кроме того, я их больше не боюсь. Самостоятельная жизнь многое меняет чудесным образом.

Она ушла. Фьорсен услышал ядовитый женский голос, хриплый и маслянистый мужской, звук поцелуя. Яростно пожав плечами, он понял, что угодил в западню. Попался как кур в ощип! Маленькая чертовка! Он увидел женщину в шелковом платье, зеленом с темно-красной отделкой, и невысокого толстяка с выпученными глазами и круглой седеющей бородой, в сером костюме с георгином в петлице. Мужчина сказал:

– Представь нас, Дейзи. Я не расслышал. Мистер Доусон? Как поживаете, сэр? Вы, наверно, один из антрепренеров моей дочери? Очень рад вас видеть.

Фьорсен, тяжело вздохнув, поклонился. Маленькие свиные глазки мистера Уэгги остановились на кривых деревцах.

– У нее теперь есть хорошее место для работы, спокойное, без претензий. Надеюсь, вы доброго мнения о ее даровании, сэр? Вы могли бы долго искать, но вряд ли нашли бы кого-то лучше, чем моя дочь, не правда ли?

Фьорсен еще раз поклонился.

– Вы можете ей гордиться: Дафна восходящая звезда.

Мистер Уэгги кашлянул.

– Э-э, да. Мы с детства замечали, что в ней что-то есть. Я проявлял большое участие в ее работе. Это не по моей специальности, но мне кажется, что она упорная. Мне нравится ее настойчивость. Если у человека есть настойчивость, считай, успех наполовину обеспечен. Так много молодых людей нынче думают, что жизнь – одни игрушки. В своей сфере вы, наверно, часто с этим сталкиваетесь.

– Роберт!

У Фьорсена