За гранью. Поместье - Джон Голсуорси

Уинтон еще сомневался в чувствах дочери, теперь последние сомнения исчезли. Такой он ее никогда не видел! Существо с настороженным взглядом, горящими глазами, напряженным дыханием, похожее на кошку или львицу, готовую вступиться за своих детенышей. Уинтон вспомнил, что с таким же выражением на лице Джип в детстве перескакивала на лошади через слишком большие для ее возраста препятствия, и, наконец, сказал:

– Жаль только, что ты не рассказала мне раньше.

– Я не могла… не была уверена. Ох, отец, вечно я тебя огорчаю. Прости меня!

Джип прижалась горячей щекой к его руке. «Простить? – подумал он. – Конечно, прощу. Дело-то не в этом. Дело в том, что…»

Перед глазами встала картина: ее любимую Джип охаивают, порочат, молва о ней передается из уст в уста; или же она повторяет его участь: скрытничает, бегает на встречи тайком, украдкой, чтобы никто не видел, даже ее маленькая дочь. Ох, только не это! И все-таки не лучше ли так, чем испытывать муки уязвленной отцовской гордости, заранее впадать в ярость на тех, кто будет чесать языки, подмигивать или закатывать глаза с видом оскорбленной добродетели? Саммерхей принадлежал к тому же кругу, что и он сам. Злословие, которое, подобно всякой мерзкой поросли, любит замкнутое пространство, найдет для себя богатую почву. Разум Уинтона, приученный к железной дисциплине, тотчас начал искать выход из тупика. На лице майора вдруг появилось выражение охотника, заметившего выскочившую из чащи лисицу.

– Пока никто не знает, Джип?

– Никто.

Неплохо для начала! В раздражении, нахлынувшем из дальних закоулков души, Уинтон пробормотал:

– Я не вынесу, если ты будешь страдать, а этот прохиндей Фьорсен выйдет сухим из воды. Можешь ли ты потерпеть и не встречаться с Саммерхеем, пока мы не получим развод? Мы можем это устроить, если никто не будет знать. Уж в этом ты могла бы пойти мне навстречу.

Джип встала и долго молча стояла у окна (Уинтон следил за ее лицом), наконец сказала:

– Не могу. Да, мы можем перестать на некоторое время встречаться, но дело не в этом. Дело в том, как я себя после этого буду чувствовать. Я перестану уважать себя. Это так низко. Ох, отец, разве ты не видишь? Он по-своему любил меня. А я должна притворяться, предоставлять улики, рассказывать о Дафне Глиссе, его пьянстве, ребенке, делать вид, будто я хотела, чтобы он любил меня, в то время как я терпеть его не могла и мне было наплевать, хранит он мне верность или нет, при этом сознавая, что все это время я с другим? Я не смогу. Проще все ему рассказать и попросить о разводе.

– А если он не согласится?

– Тогда моя совесть будет чиста и мы будем жить как получится.

– А как же маленькая Джип?

Глядя прямо перед собой, словно пытаясь увидеть будущее, она медленно произнесла:

– Однажды моя дочь поймет, как это поняла я. А может быть, все закончится гораздо раньше. Разве счастье приходит надолго?

Подойдя к отцу, Джип наклонилась, поцеловала его в лоб и вышла. От ее теплых губ, аромата ее тела повеяло ощущениями давно минувших дней.

Неужели ничего невозможно сделать? Мужчины его склада редко вникают в душевные волнения даже самых близких людей, однако в тот вечер Уинтон вдруг понял характер дочери с невиданной прежде отчетливостью. Бесполезно заставлять ее идти наперекор своим внутренним побуждениям, совершенно бесполезно. Но разве мог он просто сидеть и смотреть, как дочь заново переживает его страсть, его исступление, его сердечный жар и будет переживать, возможно, еще много лет? На ум пришла избитая пословица: «Яблоко от яблони недалеко падает». Джип отдала себя и будет обеими руками раздаривать себя впредь, без меры, без оглядки, как это делали он и ее мать. И все же ей выпала лучшая доля, чем его любимой. Негоже сетовать на неприятности или сожалеть о содеянном прежде времени.

Глава 8

Джип провела бессонную ночь. Ум будоражила идея, которую она сама же и предложила, – обо всем рассказать Фьорсену. Согласится ли он дать развод, если она это сделает? Презрение к так называемой буржуазной морали, безволие, колючесть, оскорбленное честолюбие вряд ли позволят ему уступить. Нет, муж не разведется с ней, Джип была в этом уверена, если только вдруг не захочет по какой-то причине вернуть себе юридическую свободу, что вряд ли произойдет. Тогда что она выиграет? Успокоит совесть? Но есть ли у нее право успокаивать совесть, если это могло навредить ее возлюбленному? И не смешно ли рассуждать об угрызениях совести по отношению к человеку, который в первый же год после женитьбы завел любовницу и не постеснялся встречаться с ней в доме, который содержала и оплачивала его жена? Нет, сделав признание Фьорсену, она бы лишь укрепила чувство собственного достоинства, нарушенное поступком, который она поклялась не совершать. Да и где его сейчас искать? На другом конце света, не иначе.

Джип спустилась к завтраку с темными тенями под глазами, ни на шаг не приблизившись к окончательному решению. Ни она, ни Уинтон ни словом не упомянули о вчерашнем разговоре. Джип вернулась в свою комнату, чтобы привести в порядок платья. После обеда в дверь сдержанно постучали, на пороге стоял Марки.

– Мистер Фьорсен, мэм.

Она сделала слуге знак войти и закрыла дверь.

– В прихожей, мэм. Пролез, едва я приоткрыл дверь. Не выталкивать же его.

Джип размышляла целую минуту, прежде чем сказать:

– Мой отец дома?

– Нет, мэм. Майор ушел на фехтование.

– Что вы сказали Фьорсену?

– Сказал, что посмотрю. И что, по-моему, дома никого нет. Хотите, чтобы я его выпроводил, мэм?

Джип с легкой улыбкой покачала головой:

– Передайте, что его не могут принять.

Маленькие птичьи глазки Марки под тонкими черными изогнутыми бровями посмотрели на Джип с сочувственной меланхолией. Слуга открыл дверь, и оказавшийся за ней Фьорсен быстро проник в комнату. Марки вскинул руки, словно хотел схватить его, но Джип спокойно сказала:

– Марки, подождите снаружи, пожалуйста.

Когда дверь закрылась, Джип отошла к туалетному столику и остановилась, пристально глядя на мужа. Сердце грозило выскочить из груди.

Фьорсен отрастил короткую бородку, щеки округлились, глаза позеленели пуще прежнего. В остальном он мало изменился. Первым делом она подумала: «Почему я его вечно жалею? Он не умрет от переживаний или выпивки, ему хватит жизненной силы на двадцать таких, как он».

Нервная, застывшая улыбка на лице мужа вдруг сменилась таким же серьезным выражением, как у нее. Фьорсен охватил комнату знакомым наполовину свирепым, наполовину вороватым взглядом.

– Ну что, Джип? – проговорил