За гранью. Поместье - Джон Голсуорси

Они вскарабкались на невысокий утес и по заросшей травой макушке через ворота вышли на сжатое поле. Брайан приоткрыл перед ней ворота, но когда Джип проходила мимо, заключил ее в объятия и поцеловал в губы. Для нее, целованной тысячу раз, этот поцелуй был первым в жизни. Смертельно побледнев, Джип отпрянула и прижалась спиной к воротам. С дрожащими губами и потемневшими глазами, опьяненная поцелуем, она смотрела на Брайана в смятении страсти. Затем неожиданно повернулась к воротам, положила руки на верхнюю перекладину и уткнулась в них лицом. Из горла Джип вырвался рвущий сердце всхлип, она зарыдала, как рыдают о горькой утрате. Брайан, робко прикоснувшись к ней, прошептал на ухо:

– Джип, Джип! Милая моя! Любовь моя! Не плачь, Джип!

Ничего не помогало, она не могла остановиться. Поцелуй сломал какую-то преграду у нее в душе, унес всю прежнюю жизнь, совершил пугающую и прекрасную перемену. Джип, наконец, выдавила из себя:

– Прости! Я не хотела. Не надо… не смотри на меня. Отойди немного в сторону, со мной все будет хорошо.

Молодой человек беспрекословно подчинился, вышел за ворота и сел на обрыве утеса к ней спиной, глядя в морскую даль.

До боли в пальцах сжимая старую серую деревянную перекладину, Джип смотрела на цветки цикория и маки, растущие на стерне, на то, как бабочки перепархивают под лучами солнца через живую изгородь навстречу кипящей пене на самом краю спокойного моря и превращаются в мелькающие белые точки в голубом небе.

Но даже растерев щеки и приведя в порядок лицо, она все еще не могла доверять своим чувствам. В душе происходило нечто острое, сладкое и пугающее. Подойдя к Брайану, она сказала:

– Будет лучше, если я вернусь домой одна. Пожалуйста, милый, не мешай мне. До завтра!

Саммерхей поднял голову:

– Твое желание для меня закон, Джип. И так будет всегда!

Он прижался щекой к ее ладони, потом отпустил ее и, сложив руки на груди, снова стал бесцельно смотреть на море. Джип повернула назад. Она перешла на другой берег ручья, но долго не заходила в дом, сидя в сосновом лесу, пока не наступил вечер и не выползли на небосвод звезды из той лиловой синевы, что, по утверждениям медиумов, является цветом ауры добрых людей.

Поздно вечером, расчесав волосы, Джип открыла окно и вышла на веранду. Как тепло! Как тихо! Из спящего дома не доносится ни звука. Ни ветерка. Лицо, руки, все тело горели огнем. Луна, висящая за ветками сосен, прогоняла сон из последних уголков сознания. То вздымалась, то опадала во время прилива грудь моря, почти лишенного прибоя. Дюны мерцали, как сугробы. Во всем ощущался, как часто бывает в лунную ночь, налет волшебства. Ночной мотылек пролетел так близко от лица Джип, что она почувствовала трепет его крыльев. Где-то в кустах или песке возился какой-то ночной зверек. Вдруг на светлом фоне травы шевельнулась тень от сосны. Едва заметно, но шевельнулась! Джип, оцепенев, присмотрелась. Прислонившись к дереву, там стоял Саммерхей: лицо едва различалось на фоне ствола, лунный свет освещал одну щеку, глаза прикрыты рукой, как козырьком. Он протянул руку в умоляющем жесте. Джип, не шевелясь, долго, невероятно долго смотрела на него. Затем ее охватило неведомое прежде чувство – он двинулся в ее сторону! Брайан подошел к веранде и остановился, глядя снизу вверх. Она видела каждое движение на его лице – страсть, благоговение, но прежде всего изумление. Послышался шепот:

– Это ты, Джип? Правда, ты? Ты такая молодая. Такая молодая!

Глава 7

Поддавшись любви, Джип безо всякого перехода оказалась в зачарованном состоянии, ведь она никогда не верила в любовь, никогда не подозревала, что может любить так сильно, как сейчас. Дни и ночи пролетали как во сне, а когда Брайана не было с ней, она спокойно ждала с улыбкой на губах следующей встречи. Если раньше Джип не допускала, чтобы общество узнало тайну ее супружеской жизни, то сейчас ей вообще ни до кого не было никакого дела. Совесть отягощали только мысли об отце. Уинтон уже вернулся в Лондон. Джип чувствовала нужду во всем ему признаться. Услышав о ее намерении, Саммерхей лишь сказал:

– Хорошо, Джип. Поступай, как считаешь нужным.

За два дня до конца месяца она покинула дачу, попросив Бетти вернуться в Лондон с маленькой Джип в последний день. Уинтон, бледный и несколько вялый, какими мужчины часто бывают после оздоровительных процедур, застал дочь дома, вернувшись из клуба. Она надела вечернее платье; бледность плеч оттеняли загорелые лицо и шея цвета спелого персика. Уинтон никогда прежде не видел ее такой: с таким ярким огнем в глазах, и потому удовлетворенно хмыкнул. Как если бы цветок, который он видел в последний раз с закрытым элегантным бутоном, вдруг раскрылся во всей красе. Джип весь вечер робко отводила взгляд и откладывала признание. Трудно, ох как трудно! Наконец, когда отец закурил последнюю сигарету – на сон грядущий, – она взяла подушку и опустилась рядом с его креслом, прислонившись к его коленям, чтобы он не видел ее лица, как в тот день после первого бала, когда выслушала его признание.

– Отец, помнишь, я однажды говорила, что не понимаю, какие чувства ты и мама испытывали друг к другу? – Уинтон промолчал, охваченный недобрым предчувствием, и Джип продолжила: – Теперь я понимаю, что легче умереть, чем отказаться от любимого.

Уинтон с шумом втянул воздух и резко спросил:

– Кто он? Саммерхей?

– Да. Я раньше думала, что никогда не полюблю, но ты был умнее.

Умнее!

В горестном молчании он лихорадочно думал: «Что теперь делать? Чем ей помочь? Добиться для нее развода?»

То ли из-за тембра ее голоса, то ли из-за серьезности положения, но он не ощущал возмущения, как в те дни, когда дочь умыкнул Фьорсен. Любовь! Та же страсть, что захватила его самого и ее мать! А этот молодой человек? Приличный вроде бы, хороший наездник – ее можно понять. Ах если бы только им ничто не мешало! Он положил руку на плечо дочери и сказал:

– Ну что же, Джип, тогда все-таки придется подавать на развод.

Она затрясла головой:

– Слишком поздно! Пусть он подает, если хочет.

Уинтон едва не потерял самообладание. Слишком поздно? Даже так! Он вдруг вспомнил, что не имеет морального права ее осуждать, и сдержался. Джип продолжила:

– Я люблю его каждой частицей моей души. Мне безразлично, что будет потом, узнают об этом или нет. Мне все равно, что обо мне подумают.

Джип обернулась, и, если