За гранью. Поместье - Джон Голсуорси

– Джекки! – позвала какая-то женщина. – Иди сюда!

Женщина потащила его прочь, а мальчик все еще озирался и держал хлеб в вытянутой руке, словно предлагая Джип откусить. Брайан обнял ее за талию.

– Все прошло, дорогая. Больше это не повторится.

Обещаю!

Ну, обещать-то он, конечно, может, и даже сдержит обещание, но при этом будет страдать, вечно страдать, думая о сопернике.

– Я могу быть только такой, какая есть, Брайан, – сказала она. – Я не могу подарить тебе новую себя, как бы мне ни хотелось. Ах как мне хотелось бы!

– Мне следовало отрезать себе язык. Больше не думай об этом! Поехали ко мне, выпьем чаю, там никого нет. Поехали, Джип!

Он взял ее за руки и помог подняться. И Джип покинули все другие чувства, кроме радости быть рядом с ним и вместе идти к счастью.

Глава 9

Фьорсен, пробежав как слепой мимо Марки, вышел на улицу, но, не сделав и сотни шагов, бросился назад, вспомнив, что забыл свою шляпу. Слуга отдал ему широкополый головной убор и перед носом захлопнул дверь. Он опять направился в сторону Пикадилли. Если бы его не остановило выражение на лице Джип, на что он мог бы пойти? К мучительной ревности примешивалось некоторое облегчение, как если бы удалось избежать ужасного поворота событий. Говорит, никогда его не любила! Никогда-никогда? Не может быть! Чтобы женщина, которую он так обожал, не имела совершенно никаких ответных чувств – так не бывает. Перед мысленным взором сменялись бесчисленные картины – Джип лишь уступала, всегда уступала. Не могла же она постоянно притворяться! Ведь он не такой, как все, – она сама говорила. У него есть обаяние – по крайней мере, так считали другие женщины. Ее слова – ложь, ложь в собственное оправдание.

Он зашел в кафе и заказал хорошего шампанского. Вино подали в прозрачной бутыли с разметкой на порции. Фьорсен долго не уходил. Допив, наконец, шампанское и поднявшись, он почувствовал себя лучше, кровь приятно бурлила от негодования, душа – от сознания собственного благородства. Пусть себе любит и милуется с любовником! Но пусть не надеется, что он не вцепится этому типу в горло! Посмотрим, как у нее получится быть счастливой, если она не сможет оградить любовника от мужа! Фьорсен вдруг остановился как вкопанный: на рекламном щите прямо у него под носом красовалась надпись: «Дафна Глиссе. «Пантеон». Дафна Глиссе. Балерина без костей. Поэзия движения. Сегодня в три часа в «Пантеоне». Дафна Глиссе.

Эх, вот кто его любил – малышка Дафна! Часы показывали начало четвертого. Фьорсен вошел в партер, занял место поближе к сцене и стал наблюдать за представлением с чувством изумления и обиды. Какова ирония судьбы! Ага, вот и она! В костюме Пьеретты – короткой просвечивающей юбочке из муслина, лицо – в белилах под цвет наряда. Пьеретта медленно поворачивалась вокруг своей оси на носочках, вкинув и сомкнув руки над блестящими волосами.

Что за идиотская поза! Однако лицо девушки несло на себе знакомое выражение светлой кротости. Потрясающий божественный дар пробивался даже сквозь нелепость поз. Дафна порхала по сцене, делала пируэты, ее ловил Пьеро в черном трико с таким же белым лицом, как у нее, держал ее то вверх ногами, то с наклоном – в этой позе она сгибала колено, прижимая носок одной ноги к щиколотке и смыкала руки над головой. Потом, пока Пьеро придерживал ее за талию, становилась на кончики пальцев одной ноги, вторую вскидывала выше головы и медленно крутилась вокруг своей оси. Нарочитая дрожь в теле была призвана всем показать, насколько этот прием сложен в исполнении. Затем, встав на всю стопу, убегала за кулисы, чтобы тут же примчаться обратно с божественным, кротким выражением на лице. Ее роскошные белые ноги были обнажены до самого таза. Да, на сцене она была восхитительна. Вскинув руки, Фьорсен захлопал и, крикнув «браво!», заметил, как немного округлились глаза танцовщицы и как она едва заметно вздрогнула, но не более того. «Ага, кое-кто меня еще не забыл!» – подумал Фьорсен.

Дафна вышла на сцену для второго номера. На этот раз ей помогало только собственное отражение в маленьком заросшем пруду посреди сцены. «Последний танец Офелии», – прочитал Фьорсен в программке. Одетая в плотно прилегающий наряд цвета морской волны с разрезами в нескольких местах, чтобы зритель мог полюбоваться на великолепные ножки, с маргаритками и васильками в распущенных волосах, томная, бледная, всеми покинутая, она обежала вокруг своего отражения в пруду. Затем с бурной энергией, подчеркивающей накал момента, пустилась в дикую пляску, чтобы под лучом прожектора погрузиться в мнимую воду и поплыть на спине среди бумажных кувшинок. Дафна очень мило выглядела – глаза распахнуты, губы приоткрыты, волосы разметались. И снова Фьорсен воздел руки, захлопал, закричал «браво!». Занавес опустился, однако Офелия так и не вышла. Увидела его? Или поддерживала иллюзию, чтобы зритель поверил в утопление? Подобные артистические фокусы были в ее духе.

Громко прошипев «ф-фу!» двум клоунам в ситце, изображавшим потасовку, Фьорсен встал и направился к выходу. На улице он остановился, нацарапал на своей карточке: «Встретимся? Г.Ф.» – и вручил ее портье у черного хода. Тот через минуту вернулся с ответом:

– Мисс Глиссе примет вас, сэр.

Прислонившись с кривой улыбкой к выкрашенной клеевой краской стене продуваемого сквозняком коридора, Фьорсен гадал, какой черт его сюда занес и что она ему скажет.

Когда его впустили в гримерную, Дафна стояла в шляпе, а костюмерша застегивала кнопки на ее лакированных туфлях. Девушка протянула руку поверх спины костюмерши и произнесла:

– Ах, мистер Фьорсен, как поживаете?

Он принял маленькую влажную ручку и окинул Дафну взглядом, избегая смотреть в глаза. Она производила впечатление более жесткой и уверенной в себе особы, чем раньше. Лицо вроде бы такое же и в то же время другое. Только идеальное гибкое маленькое тело выглядело прежним. Костюмерша разогнула спину, пробормотала: «До свиданья, мисс» – и вышла.

Дафна Глиссе вяло улыбнулась:

– Я давно вас не видела, верно?

– Да, я уезжал за границу. Вы танцуете все так же прекрасно, как и раньше.

– О да. Это не повлияло на мои способности.

Сделав над собой усилие, Фьорсен заглянул девушке в глаза. Неужели она та самая, что прижималась к нему, досаждала ему градом поцелуев, потоками слез, мольбами о любви, хоть капельке любви? Эх, а ведь она выглядит аппетитнее, намного аппетитнее, чем у него отложилось в