Концертмейстер - Максим Адольфович Замшев

– А где остальные? – спросила Светлана Львовна у болельщиков.

Димка не удостоил мать быстрым ответом, поскольку в этот момент его любимый «Спартак» не реализовал выход один на один и он, схватившись за голову, на несколько секунд замер, постанывая.

– Аглая и твой товарищ пошли на лестницу курить, – учтиво и несколько картинно ответил матери Арсений.

Хоккей всё же отвлёк его от тяжких раздумий. Но матч вот-вот кончится. И реальность опять накинется на него. Реальность, в которой он пока не в силах разобраться, отыскать своё место в ней. А ведь пора уже решать, останется он ночевать здесь или нет? Если нет, то пора звонить Севастьянову, бывшему армейскому сослуживцу, иначе будет поздно. Но с ним наверняка придётся выпить – они уже давно не виделись, хотя в армии подружились крепко, и воспоминания о службе их, несомненно, растрогают, настроят на водочный лад, а он и так под хмельком. Дальше нельзя. Там уже тормоза не сработают, и любая эмоция способна перерасти в катастрофу.

Тут Волдемар… Он не сможет терпеть всё это бесконечно. Как так получилось, что в тот день, когда он осмелился после стольких лет перешагнуть порог родного дома, сюда явился тот, из-за кого он в своё время вынужден был расстаться с матерью и братом на нескончаемых одиннадцать лет? Это кто-то подстроил? Или совпадение? Чёрт знает что такое! Может, правда к Петьке? Нет уж. Такого случая всё прояснить больше не представится. Хватит прятать голову в песок. Завтра утром надо быть у отца. Там – точка спасения. Только там. Ради него он здесь, в Москве.

Присутствие матери его больше не пугало. Он будет вести себя так, как захочет.

Алкоголь, хоть и ненадолго, разогнал страхи и добавил смелости.

– Вот как? – совсем обыденным тоном промолвила мать Арсения и Димки. – Ну, тогда и я пойду к ним. Тоже покурю.

– Лучше не ходи, – проявился Димка. – Начнёте втроём дымить, Барковская выскочит. Ты же знаешь, как она радеет за чистоту в подъезде.

Барковская – это их соседка по площадке, вдова композитора-фронтовика, автора песен о моряках. Её единственным развлечением после смерти мужа стало подсматривание и подглядывание за соседями.

– Ничего. Переживёт. Я с ней разберусь. – Светлана Львовна взяла с комода пачку сигарет «БТ» и спички.

На лестнице было холодно.

Саблин и Аглая стояли у открытого окна между пролётами и весьма увлечённо что-то обсуждали.

Храповицкая остановилась около двери своей квартиры и разглядывала их сверху, словно боясь подойти. Аглая пускала дым картинно и не очень умело.

«Никогда не видела, чтобы она курила», – подумала Светлана.

– Я тут расхваливаю застолье, которое, как я только что выяснил, вы с Аглаей соорудили в кратчайшие сроки. Давно так вкусно не ел, – громко сказал Волик, заметив свою былую возлюбленную. Он явно повеселел.

«Ещё бы, – сердце женщины ёкнуло, – там, где его держали, хорошо не кормят. Неужели он только освободился? И сразу к ней? На что он рассчитывал? Ни звонка, ни письма».

Приговор ему огласили в 1976-м. Он умудрился из Владимирского следственного изолятора с волосатым беззубым цыганом передать ей записку, чтобы она ничем не выдавала знакомство с ним, поскольку это очень опасно.

Она его послушала. Она его всегда слушала. И после того, как послушала в тот раз, никогда его больше не видела, не слышала, не получала от него никаких весточек. Годы пустоты и отчаяния, годы, заменившие в ней всё то, из чего она состояла прежде, на совсем иное, на то, где нет страстей, только острая досада и нестерпимая тяжесть. И вот он стоит в нескольких метрах от неё, курит и, судя по всему, кокетничает с молодой девушкой. Не пора ли Аглае домой? Не злоупотребляет ли она их гостеприимством? Неужели трудно понять, что она здесь сейчас совсем ни к чему?

– Светлана Львовна! Спускайтесь к нам, что же вы? – позвала Храповицкую Аглая. – Зачем вы там стоите?

Она так долго ждала его. Она растеряла почти всю любовь к нему, разменяв её на ненависть к тем, кто у неё эту любовь отобрал, к некоему обобщённому злу, растекающемуся в этой стране повсюду, заполняющему людей по горло, превращающих их в свои безотказные орудия. И вот он здесь. Почему же у неё нет и намёка на захватывающее счастье? Отчего она не может выдохнуть и прокричать: «Дождалась!!!»

Она уже не та. Какая теперь любовь? Какие страсти? Но он-то здесь. Вот он. Перед ней. Живой. Может, рассмотреть что-то типа совместной жизни? Не сейчас. Потом. Чуть позже. О боже! Нет! Нет! Это невозможно. Наверное, невозможно. Наверняка невозможно. Это настолько ниже и пошлее того, что между ними было, и того, чего между ними так и не случилось; это настолько меньше и глупее этих беспомощных и никому не нужных лет, той яростной тоски по нему, по тому Волику, что уже никогда не вернётся, что уже не существует и не будет существовать; по нему, оставшемуся там, во Владимире, в маленькой квартире, так быстро ставшей для них раем, так плотно удерживающей этот рай целым и невредимым, но всё-таки в итоге позволившей ему прохудиться и впустить в себя то разрушительное, мерзкое, стадное, ломающее с треском кости и вырывающее сердца, чему они вдвоём так истово, до последнего сопротивлялись.

Внизу небольшие строения во дворе держали на крышах толщи снега, которые сейчас не в силах был поколебать нервный городской ветер.

Окна дома напротив почти все горели, и этот свет сквозь занавески не позволял зимнему вечеру распространить своё тёмное влияние везде, где ему заблагорассудится. Небо влажное и не конкретное, в грязных разводах, цветом напоминало половые тряпки.

Фонари внизу родом из безвременья.

И вот она, столько лет его прождавшая, вынуждена вести себя с ним как с мифическим сослуживцем, который по-товарищески заглянул к ней переночевать! Как же неуклюже соврала! Но эта ложь позволила впустить его, задержать. Смешно, что в этот бред все охотно поверили. Да и как не поверить? Не может она, Светлана Львовна Храповицкая, лгать. Ведь ей это совершенно незачем. Она достойная солидная дама. А может, лучше было не врать? Почему всё же Аглая Динская никак не отправится домой? Ведь она уже пообещала, что поможет ей с английским! Она ведь за этим и приходила! Что ей ещё нужно в моём доме?

– Как тебе Москва? Ты ведь давно, кажется, не был у нас? – спросила Светлана Львовна у Волдемара, после того как он дал ей прикурить, ловко укрыв в руках спичку от сквозняка.

– Я не успел особо разглядеть. – Храповицкая догадалась, как нелегко Волику даётся навязанная ей роль, но он всё