Круг в огне: Рассказы - Фланнери О'Коннор

class="p1">Мальчик подошел к стойке с банкой арахисовой пасты под мышкой. В одной руке он нес тарелку с четвертинкой маленького шоколадного кекса, в другой бутылку с кетчупом. Отца словно не замечал. Забрался на табуретку и принялся намазывать кекс пастой. У него были очень большие круглые уши, они оттопыривались от головы и, казалось, слегка растаскивали глаза в стороны. Зеленая футболка так выцвела, что скачущий на груди ковбой был всего-навсего тенью.

– Нортон, – сказал Шепард, – я видел вчера Руфуса Джонсона. Знаешь, чем он занимался?

Мальчик перевел на него рассеянный взгляд, глаза смотрели вроде бы, но не воспринимали. Они тоже были голубые, но бледней отцовских, как будто выцвели вместе с футболкой; один чуть заметно косил наружу.

– Стоял в проулке, – сказал Шепард, – и шарил в мусорном баке. Что-нибудь съедобное хотел выудить. – Он помедлил, чтобы до сына дошло. – Он был голодный, – договорил Шепард и попытался расшевелить совесть мальчика взглядом.

Сын взял кусок шоколадного кекса и отгрыз угол.

– Нортон, – сказал Шепард. – Есть такое слово: делиться. Тебе известно, что оно означает?

Проблеск внимания.

– Часть будет тебе, – сказал Нортон.

– Часть должна быть ему, – тяжким назидательным тоном проговорил Шепард. Бесполезно. Эгоизм – почти наихудшее из качеств. Даже буйный нрав, даже лживость – и то были бы предпочтительней.

Мальчик перевернул бутылку с кетчупом над кексом и начал бить по донышку. Во взгляде Шепарда добавилось боли.

– Тебе десять, а Руфусу Джонсону четырнадцать, – сказал он. – Но твои рубашки наверняка ему подошли бы. – Руфусу Джонсону он весь прошлый год пытался помочь в исправительном заведении. Его выпустили два месяца назад. – В заведении он выглядел еще ничего, но вчера – кожа да кости. Он не мажет себе на завтрак кекс арахисовой пастой.

Мальчик перестал стучать по бутылке.

– Черствый же, – сказал он. – Надо что-то на него сверху.

Шепард повернулся к окну, до которого доходила стойка. Боковая лужайка, зеленая и ровная, шла под уклон к пригородному лесочку, до него было шагов двадцать. Когда жива была его жена, они часто ели прямо там, на лужайке, даже завтракали. Тогда он ни разу не замечал, что сын растет эгоистом.

– Послушай меня, – сказал он, снова поворачиваясь к мальчику. – Посмотри на меня и послушай.

Нортон посмотрел на него. По крайней мере глаза к нему направил.

– Когда Руфус выходил на свободу, я дал ему ключ от нашего дома – чтобы показать, что я ему доверяю, и чтоб у него место было, куда в любое время можно прийти и где ему будут рады. Он ключом пока не пользовался, но, думаю, теперь воспользуется, потому что видел меня и потому что голодает. А если не воспользуется, я сам пойду, отыщу его и приведу сюда. Не могу спокойно смотреть, как мальчик ищет еду в мусорных баках.

Нортон нахмурился. Начал, видно, соображать: придется, чего доброго, поступиться чем-то.

Шепард с отвращением поджал губы.

– Отец Руфуса умер, когда его еще не было на свете, – сказал он. – Мама Руфуса сидит в тюрьме. А растил его дед, растил в хибаре без воды, без электричества, и старик бил его с утра до вечера. Хотел бы ты родиться в такой семье?

– Не знаю, – вяло ответил мальчик.

– А пораскинул бы как-нибудь мозгами, – сказал Шепард.

Он занимал должность городского уполномоченного по досугу и спорту. А по субботам работал консультантом в исправительном заведении для несовершеннолетних, не получая за это ничего, кроме сознания, что он помогает мальчишкам, до которых больше никому нет дела. Джонсон был из всех, с кем он работал, и самый умный, и самый обездоленный.

Нортон перевернул остаток кекса, показывая, что больше не хочет.

– Может, он и не придет, – сказал мальчик, и его взгляд слегка прояснился.

– Поразмыслил бы о том, чего у него нет, а у тебя есть, – сказал Шепард. – Сколько всего! А допустим, тебе бы пришлось искать пищу в мусорных баках? Допустим, у тебя была бы огромная опухшая ступня и ты припадал бы на одну ногу при каждом шаге?

У мальчика ничего не выразилось на лице – он явно не был способен представить такое.

– У тебя здоровое тело, – продолжал Шепард, – хороший дом. Тебе никакой ложью голову не забивали. Твой папа дает тебе все, что тебе нужно и чего ты хочешь. Никакой дедушка тебя не бьет. И мама твоя не сидит в тюрьме.

Нортон оттолкнул тарелку. Шепард испустил стон.

Рот мальчика внезапно искривился, под ним вспух желвак. Лицо все пошло буграми, от глаз остались щелки.

– Лучше бы в тюрьме-е была, – завыл он нестерпимо. – Там хоть сви-и-идеться можно.

По лицу покатились слезы, изо рта потек кетчуп. Казалось, его ударили кулаком по губам. Он забылся и заорал благим матом.

Шепард сидел беспомощный и несчастный – на него словно обрушилась какая-то стихийная сила. Нет, это не нормальное горе. Все тот же эгоизм. Уже больше года, как она умерла, детское горе не должно столько длиться.

– Тебе одиннадцатый год идет, – сказал он укоризненно.

Из горла мальчика раздались визгливые мучительные звуки отрыжки.

– Вот когда кончишь о себе думать, – сказал Шепард, – а начнешь думать о том, что можно сделать для других, тогда перестанешь горевать по маме.

Мальчик замолчал, но плечи продолжали сотрясаться. Потом лицо исказилось, и он снова завыл.

– Думаешь, я сам по ней не тоскую? – сказал Шепард. – Думаешь, мне все равно? Нет, не все равно, но я не сижу в расстроенных чувствах. Я занят, я помогаю другим людям. Ты видел, чтоб я сидел сиднем и раздумывал о своих горестях?

Мальчик обмяк, словно выдохся, но слезы по щекам текли свежие.

– Что сегодня намерен делать? – спросил Шепард, чтобы переключить его на другое.

Нортон провел по глазам рукавом.

– Семена продавать, – пробормотал он.

Вечно что-нибудь продает. Мелких монет у него накопилось четыре банки, он раз в несколько дней вынимал свое добро из шкафчика и пересчитывал.

– Ну и зачем ты семена продаешь?

– Приз чтобы выиграть.

– Какой приз?

– Тысячу долларов.

– И что бы ты стал делать с тысячей долларов?

– Хранил бы, – ответил мальчик и вытер нос плечом.

– Ну, в этом я не сомневаюсь, – сказал Шепард. – Послушай, – он понизил голос чуть ли не до мольбы, – вот, допустим, ты и правда случайно выиграл тысячу долларов. Ты бы не захотел потратить их на детей, которым не так повезло, как тебе? Ты бы не захотел подарить, скажем, качели и трапеции детскому дому? Ты бы не захотел купить бедному Руфусу Джонсону новый ботинок?

Мальчик начал отодвигаться от стойки. Потом вдруг нагнулся к тарелке и открыл над ней